Ксения Жигалина - Собаки

На рынке он зашёл к Светлане Палне, поскольку было ещё не слишком поздно и не среда. Он посоветовался с ней насчёт тли, получил название и побывал с ним у Максика. А потом отправился по хозяйственным с составленным в блинной небольшим списком.

Когда он прибыл на автостанцию, ему оставалось только ждать последний автобус, который, уже почти на закате, отвезёт его наконец домой.

Ожидая автобус, он вспомнил, что чуть не забыл орехи для пасты на утренние тосты. Ждать ещё месяц, а раньше он не намерен был здесь показываться, без ореховый пасты и ему, и собакам будет тоскливо. Поэтому он сходил ещё и за орехами.

Терпеливо проходив, таким образом, весь день по нелюбимому и нежеланному городу, он с радостью сел в автобус, показал пенсионное кондуктору и задремал. И снились ему глава инициативного комитета вместе со Светланой Палной, разносящие городской парк в щепки перед газетчиками, и Максик, служащий в банке дератизатором. При чём тут вообще крысы, изумлялся он, выходя с сумками из автобуса. Когда автобус тронулся, он заметил спешащего к нему главу. На ловца и зверь, подумал он и поздоровался. Глава снова сиял. Да ему прям везёт натыкаться на человека почти всегда в исключительно приподнятом настроении, усмехнулся он про себя. Глава сообщил, что назначена точная дата выставки в их городе. Поскольку фестиваль стартует, как он и говорил, в сентябре, а их город не первый в списке, то ребята будут выставляться не в сентябре, а в октябре. Открытие одиннадцатого числа! Символично, он не находит? Чует, чует его, главы, сердце, что они себя покажут достойно! На высоте они себя покажут! Тьфу-тьфу-тьфу! Глава комитета энергично заплевал себе через левое плечо, где, по счастью, никого не оказалось.

Пока они беседовали о выставке, глава, вызвавшийся помочь, довёл его до дома, вручил сумку, которую нёс, и, сообщив, что ещё не всех обошёл, умчался в закат. А он решил зайти с кухни. Покупки хозяйственные, орехи, да и вообще, там лучше.

Подумав о собаках, он, уже обойдя дом, увидел и их. На скамейке, где ж ещё. Надо же, обрадовался он, ждут его. Он припозднился, что есть, то есть. Но – ждут! Да, он обрадовался. А потом и вовсе чуть было не пустился в пляс – на его подушке рядом с ними лежали две сосновые шишки. Две. Значит каждая принесла по шишке, чтобы он не горевал. Он поставил сумки у двери, взял шишки в руки и сел рядом с собаками. Разглядывая шишки, он счастливо разулыбался:

– Спасибо вам, собаки! – собаки завиляли хвостами, смотря на него в каком-то радостном ожидании, будто в предвкушении, ещё подумалось ему. – А я вам орехов купил, – он соображал, что он упустил? Что-то ведь он, наверное, должен сделать, судя по их мордам.

Собаки переглянулись. Ему показалось, или они действительно выглядели сбитыми с толку? Что-то шевельнулось на краю его сознания. Собаки спрыгнули со скамьи и сели на дорожку напротив него. Он не понял. Где-то внутри снова что-то шевельнулось, какая-то почти догадка. Ещё немного, и он поймёт, перестанет тормозить. Большая подошла к нему и ткнула носом одну из шишек, лежавших у него на коленях. Он посмотрел вниз, потом на большую, на меньшую… Шишки, собаки… собаки, шишки… Мыло! Запах ударил ему в нос, как по лбу. Сегодняшний ветер – ветер хозяйственного мыла! Он ни разу, ни разу за день этого не почувствовал. Ирония судьбы. Он ждал его, ждал так, что почти начал, как он сам выразился, тикать. А когда этот ветер пришёл – он что сделал? Не заметил его! Сначала сломанная шишка, потом город, затем глава, снова шишки… И ночью он ведь так себя уговаривал не гнать, не лезть, не приставать. Вот, пожалуйста. Уговорил.

– Собаки, – прошептал он с круглыми глазами. – Собаки, я же теперь не засну!

Большая фыркнула.

– Хорошо тебе фыркать. Я серьёзно.

Большая переглянулась с меньшей, и они проследовали в кухню. Он тоже поднялся, надо ведь было разбирать сумки, покупки разложить. Завтра его ведь не будет целый день. Ох ты ж ёшкин кот…

Когда он вошёл в кухню, меньшая ждала его с букетиком сухих листков в зубах.

После позднего ужина он заварил себе собачьего чая, и они втроём вышли в сад. Обычно в это время собаки уже спали под столом. Но сегодняшний вечер был особенным, как ни крути. Не только ведь для него. В некотором смысле, он был их протеже. В общем, они тоже пока не спали, поэтому сопровождали его.

Чай он пил молча. О чём было говорить? Сказано было уже немало, вопросов он никаких не задаст, ответов не получит и не придумает. Да и зачем? Завтра он всё увидит собственными глазами. С ума сойти.

Наконец собаки улеглись, и он поднялся к себе. Едва его голова коснулась подушки, он уснул.

Проснувшись рано утром, отдохнувший и свежий, он даже не расстроился, что после чая спал без снов. Какие могут быть сожаления о сне, когда вот она явь! Он не стал смотреть в окно, чтобы сделать свой выход из дома таким, каким видел его столько раз. Ну, хотя бы приблизительно.

Спустившись в кухню, он увидел, что собаки как раз выползают из-под стола.

– Утра вам, собаки! – он поставил кофе и сделал тосты. – Завтракаем здесь. Сегодня пропустим, ладно?

Собаки завиляли хвостами, соглашаясь.

Когда с завтраком было покончено, меньшая сорвалась с места и умчалась к этажерке. Зарывшись там по самые уши в свой коробок, она выудила со дна два ошейника.

– Зачем они вам всё-таки?

Вместо ответа собаки подошли к нему, каждая со своим ошейником, и он надел их на собак.

– Всё? Пора?

Собаки завиляли хвостами и первыми вышли в сад.

Он вышел из дома. Осмотрелся. Всё, как всегда. Ничего необычного. Ровным счётом обычная такая среда. Среда, вдруг вспомнилось ему откуда-то, это день, когда может случиться всё, что угодно. Он улыбнулся сам себе. И поднял глаза в небо.

Если бы он не шёл наконец с собаками, он бы так и остался здесь на весь день. От цвета невозможно было отвести глаз. Бирюзовый. Этот странный бирюзовый цвет из его сна. Он всё-таки увидел его наяву, глазами. Он сиял. Он переливался. Он тёк рекой повсюду. Сам воздух сплошным потоком протекал сквозь всё, что его окружало, кажется, сквозь него самого. Каждой частице воздуха эта бирюза давала какую-то морскую глубину. Смотреть можно было бесконечно. Но было пора. Он вздохнул. И очнулся. И вдохнул ещё раз, так глубоко, как мог. Воздух. Запах. Он был такой… Он был живой. Он покачал головой. Нет, это безнадёжно. Сложить из букв это невозможно. Название – да, а сущность – увы. Ему лишь казалось, что всю свою жизнь до этого дня он дышал разбавленным воздухом, а теперь дышит настоящим. Что-то подобное, вспомнил он, он ощущал, когда ему надевали кислородную маску в хирургии. Но всё равно это не то. Нет, не то. Он вдохнул до головокружения. Он сам весь, казалось ему, заискрился. Кровь, сияя, разнесла живой бирюзовый ветер по всему телу, в каждую клетку. Он шагнул на дорожку и пошёл через сад. Как во сне. Только на самом деле. Упоительно. Собаки терпеливо дожидались его на грунтовке.