Инга Лис - Истории дождя и камня

Солдаты так растерялись, что прекратили всякое сопротивление.

К тому же выяснилось, что де Тревиль, несмотря на своё двойственное отношение к лейтенанту, что ни для кого не было секретом, полностью поддержал его начинания.

Это охладило пыл самых упрямых буянов и заставило их окончательно смириться с новым положением вещей.

Да и личный пример д’Артаньяна подействовал не меньше.

Тот всегда сам проверял караулы – в любую погоду, в любое время дня и ночи, – его всегда можно было застать или непосредственно в казармах, или в фехтовальном зале, что прилегал к ним. А вот в приёмной де Тревиля Шарль старался бывать как можно реже: понимал, что капитан, несмотря на любезное обращение, вряд ли простил ему Амьен.

Ещё одним местом, где он практически не появлялся, была кузня.

Согласно распоряжению короля, при мушкетёрском полке состояли свои, персональные, капеллан, лекарь и кузнец.

С капелланом, отцом Безье, у Шарля сложились прекрасно-равнодушные отношения.

Дремучий непрофессионализм лекаря привёл его в ужас.

А вот общаться с кузнецом юноша заставить себя так и не смог. Конечно, он понимал, что это абсолютно другой человек – кстати, уже пожилой и на его Жака ничуть не похожий, – что это совершенно другое помещение, однако воспоминания прочно удерживали от любого общения.

Неизвестно, что кузнец думал о нём, но максимум, на что молодой лейтенант был способен – это войти в кузню, двумя короткими, сухими предложениями озвучить просьбу и тут же поспешно уйти, даже не дождавшись ответа.

Уйти, а вечером непременно напиться.

Потому что, несмотря на занятость и публичную должность, он был просто чудовищно, до невозможного одинок.

…

Придя в казарму, Шарль кивнул дежурному и собрался уже идти проверять караулы, когда в помещение заглянул ещё один мушкетёр.

– Г-н лейтенант, – сказал он, отряхивая воду с плюмажа и плаща, – там вас спрашивали… какой-то приезжий. Уже давно ждёт.

Юноша украдкой вздохнул.

Помимо прочих сложностей в его повышении очень быстро обнаружился один пренеприятнейший момент.

Выяснилось, что поскольку теперь он – лицо, облечённое определённой властью, его помощи стали искать самые разнообразные личности с самыми неожиданными просьбами.

Начиная с прошений составить протекцию при поступлении в мушкетёрский/гвардейский/жандармский полк и заканчивая предложениями взять в любовницы любимую племянницу/дочь/внучку/любую другую родственницу, но только обязательно взять.

Самым печальным во всём этом было то, что статус обязывал лейтенанта в любом случае принимать посетителей, и уклониться от подобных визитов не было никакой возможности.

– Сейчас, – он со вздохом принялся развязывать тесёмки плаща. – Проводи его пока в малую приёмную.

Кто бы ни пришёл, быстро спроважу его и пойду в Лувр, подумал мимоходом. А по дороге можно будет прикинуть, о чём написать в ответном письме Пьеру.

Малой приёмной несерьёзно называлась крохотная комнатушка, где Шарль иногда дремал в ожидании смены караула или очередной тренировки по фехтованию. Тут же он принимал просителей, не желая впускать в свой дом посторонних.

Вошёл и удивлённо остановился на пороге:

– Г-н д’Эстурвиль?

Человек, сидящий в этот момент в кресле для посетителей, приподнялся и прищурился в сумерки входа.

– Простите, – произнёс он знакомым и одновременно полузабытым голосом, – но я уже говорил, что мне необходимо увидеться с вашим лейтенантом. И я буду ждать столько, сколько понадобится… Шарль, это ты?

– Здравствуйте, сударь, – молодой человек прикрыл за собой двери. – Совершенно не ожидал увидеть вас.

Учитель фехтования молчал, потому бывший воспитанник показался ему абсолютно чужим человеком.

Конечно, он понимал, что прошло четыре года, и Шарль д’Артаньян просто не мог не измениться, однако всё же не ожидал, что эти изменения будут такими.

Слишком много седины оказалось в волосах вошедшего, слишком тяжело смотрели глаза, а в уголках губ притаилась жёсткая, недобрая улыбка.

Д’Эстурвилю даже пришлось снова сказать самому себе, что перед ним его любимый ученик, которому сейчас должно быть не больше двадцати одного года, а сам всё спрашивал себя, что же случилось с ним за это время, ведь Шарль уезжал из Лиона почти здоровым и откровенно счастливым юношей.

Конечно, борьба с чахоткой здорово измотала его, но ведь гасконец выдержал и не сломался, более того, снова начал мечтать о мушкетёрском плаще и Париже.

И вот его мечта, судя по всему, более чем сбылась… так почему же Шарль выглядит так, будто ему не двадцать, а все сорок лет?

И этот взгляд… Внимательный, цепкий, изучающе-холодный, словно у змеи – д’Эстурвилю даже не по себе стало.

Однако он слишком хорошо знал характер д’Артаньяна, а потому сделал над собой усилие и улыбнулся, как ни в чём не бывало. Подошёл к молодому человеку и крепко обнял его:

– Мальчик, как же я рад тебя видеть!

– Взаимно, – Шарль ответил совершенно искренней улыбкой. – Какими судьбами вы в Париже? Хотя нет, не отвечайте… Идёмте куда-нибудь в ближайшую таверну, и там вы расскажете мне обо всём.

– Командуй. Уверен, ты теперь куда лучше меня ориентируешься в городе.

– Так… – юноша задумался на минуту, а затем надел шляпу. – В «Сосновую шишку» даже нечего соваться – там всегда чересчур много народу… Знаете, идёмте на остров Нотр-Дам: тамошний «Рекрутирующий сержант» – вполне пристойное место.

В «Сержанте» и впрямь оказалось немноголюдно. Шарль провёл своего учителя в отдельный «кабинет» в углу зала, чтобы никто не мог помешать им спокойно разговаривать.

– Вы давно приехали? – а потом обернулся к подошедшему хозяину. – Две бутылки бордо, две порции вашего супа… остальное потом.

Трактирщик склонился в поклоне, а гасконец тогда вновь обернулся к учителю:

– Рассказывайте. Как долго вы в Париже? Как пансион?

– Мне, в отличие от тебя, рассказывать особенно нечего, – д’Эстурвиль всё разглядывал бывшего курсанта, и в самом деле не зная, с чего начать. – В пансионе всё по-прежнему: те же учителя, такие же ленивые ученики-мальчишки. Г-н де Лианкур, к сожалению, никуда не делся, как, впрочем, и аббат Лануа… прости, если напомнил о неприятном.

– Ничуть, – Шарль пожал плечами. – Это всё настолько в прошлом… вы же знаете: я быстро забываю плохое.

Похоже, за эти четыре года с тобой произошло достаточно несчастий, на фоне которых поблекли даже воспоминания об аббате Лануа, подумал д’Эстурвиль, по-прежнему будучи не в силах оторвать взгляда от седины в волосах юноши.

– Скажи, мальчик, – начал он осторожно, – а как твоё здоровье? Твоя болезнь… не вернулась?

– Нет, – молодой человек покачал головой. – Кашель, конечно, докучает, особенно в такую сырую погоду, как теперь, но в целом…