Инга Лис - Истории дождя и камня

– И что, Лион оказался тесен для вашего родственника? – улыбнулся невольно Шарль. – Или его переезд в Париж – ваша инициатива?

– Скажем так, и то, и другое, – д’Эстурвиль никак не мог отделаться от мысли, что разговаривает как минимум со своим сверстником. – Видишь ли, я не могу сказать, что он амбициозен или я неоправданно высокого мнения о его способностях, но… Вот, например, помнишь Анри де Ромбера? А Гоше?

– Де Лафайета? Помню, конечно. Как они, кстати?

– Отлично. Ведут ничем не обременённую жизнь праздных лоботрясов. Высший свет… в масштабах Лиона, но, тем не менее.

– Понятно, – гасконец кивнул. – И что, ваш племянник не вписался в этот самый высший свет?

– Вписался, отчего нет? Но… – д’Эстурвиль потёр переносицу, подбирая слова. – Даже не знаю, как объяснить… Вот, например, тот же Анри. Ведь он – образованный молодой человек, хороший наездник и фехтовальщик, да и амбиций у него всегда вроде бы было достаточно… Но в результате оказалось, что по-настоящему ему от жизни ничего и не надо. Местные балы, салоны, охота… Интриги и интрижки… Может, это оттого, что Ромбер чувствует, что на уровне Лиона он – личность выдающаяся, а в Париже таких молодых людей – пруд пруди? Не знаю…

– А ваш племянник, конечно же, не такой, – как Шарль ни старался, но не удержался от скептической улыбки. – Простите за резкость.

– Я не знаю, – его учитель не обиделся вовсе. – Я не могу сказать, что у него какой-то особый характер или способности, как это было совершенно ясно, например, в твоём случае, но вместе с тем, есть в нём нечто такое… Одним словом, я вижу, что ему тесно в Лионе. Не хочется, чтобы он постепенно опустился, превратившись в банального прожигателя жизни, как многие наши бывшие курсанты. Может быть, всё-таки стоит дать парню шанс?

– Что ж, – сказал лейтенант, – давайте поступим так. Вы присылаете ко мне своего племянника, и я постараюсь устроить его кадетом в одну из рот. Не обещаю, что в мушкетёрскую… где отыщется вакансия. Ну а дальше всё будет зависеть исключительно от молодого человека.

– Спасибо, – д’Эстурвиль сжал благодарно его руку. – Может, конечно, Париж окажется мальчишке не по зубам, но, во всяком случае, могу ручаться, что тебе не придётся краснеть за него.

– Я даже не сомневаюсь. Где вы остановились, сударь? Вам есть, где переночевать?

– Конечно. Я ведь уже не первый день в столице, и мне меньше всего хотелось бы обременять тебя. Я же понимаю, сколько сил отнимает служба, да ещё и на такой должности. Ты и сейчас, наверняка, спешишь, правда?

– Не то что бы спешу, но караулы, кроме меня, никто не проверит, – Шарль поднялся, оставив на столе плату за ужин. – Идёмте, я провожу вас до вашей гостиницы, а по дороге договорим.

Несмотря на договорённость об ещё одной новой встрече, Шарль так и не сумел больше увидеться со своим учителем.

Сначала по требованию капитана ему пришлось переделывать график дежурств мушкетёров в Лувре, потому что его величество ожидали прибытия испанского посла.

Потом два его мушкетёра устроили совершенно безобразную драку с гвардейцами в кабаре «Эшарп бланш». Хорошо, что дело ограничилось исключительно рукоприкладством, и инкриминировать забиякам участие в дуэли не вышло, но после всех объяснений с капитаном, королём и кардиналом лейтенант совершенно позабыл о том, что обещал д’Эстурвилю снова встретиться до отъезда последнего в Лион.

Да и у самого учителя фехтования, видимо, нашлись какие-то новые неотложные дела, потому что он также больше не делал попыток отыскать своего ученика.

Мотаясь по стылым парижским улицам между Лувром, Пале-Роялем, казармами и особняком де Тревиля, Шарль всё-таки простудился.

Поначалу он ещё держался, но в один прекрасный момент проснулся ночью от кашля, который бухал в груди, словно в барабан, и с раскалывающейся от боли головой.

Головная боль всегда была признаком приближающегося жара, а вот это уже было серьёзно.

Юноша хорошо помнил, как заболел подобным образом два года назад, и как полковой лекарь своими сомнительными снадобьями, а также кровопусканием едва не отправил его на тот свет.

Повторения подобного лейтенант допустить не мог категорически, а потому вызвал посыльного и отправил с ним коротенькую записку де Тревилю с уведомлением о болезни и просьбой предоставить хотя бы три дня на лечение.

Одновременно тётушка Мари была послана в трактир и на рынок. За вином, мёдом и яйцами, а также гусиным жиром.

Поскольку подобное состояние у своего хозяина она уже наблюдала однажды, старушка не стала медлить.

А Шарль закутался в одеяло и, стуча зубами от подбирающегося озноба, скорчился в кресле, листая томик Вийона.

Он не планировал брать его с собой, но чуткий Пьер в последнюю минуту перед отъездом тайком засунул книгу в дорожные сумки. Как чувствовал, сукин сын, до чего его брату может пригодиться моральная поддержка со стороны любимого автора.

Уже хоть что-то, потому что рассчитывать ещё на чью-то помощь в данной ситуации вряд ли придётся.

Молодой человек листал книгу, совершенно не вчитываясь в строчки стихов. Он и так знал их наизусть, просто прикосновение к шероховатым листам, от которых так пронзительно пахло прошлым, немного успокаивало.

Но потом мысли гасконца снова приняли мрачное направление.

Он думал о том, что неизвестно, насколько затянется простуда, и как паршиво ему может стать к вечеру.

Что трёх дней для выздоровления, возможно, окажется слишком мало.

И что вообще неизвестно, как долго ему ещё будет удаваться играть со своей болезнью в кошки-мышки.

Ведь образ жизни, который он ведёт, совершенно не располагает к укреплению здоровья.

Юноша кашлял и каждый раз делал над собой усилие, прежде чем заглянуть в платок.

А если откроется кровохарканье – что тогда?

Да даже не кровохарканье, а просто сильный жар…

Лазарета, как такового, при казармах нет.

Ложиться в одну из городских больниц, чтобы попасть, не дай бог, в руки такого же коновала, как их полковой лекарь?

Валяться дома, где даже воды подать будет некому? Конечно, можно попросить тётушку Мари переночевать у него сегодня, но при мысли о том, что кто-то посторонний будет наблюдать его в столь беспомощном виде, становилось совсем тошно.

Или всё-таки попросить? Корона с него не упадёт, а всё будет спокойней. Потому что Шарль не забыл, как, заболев два года назад, пытался в жару добраться до кружки с водой, и, оступившись, разбил себе о подоконник голову…

Да и одиночество, к которому он привык настолько, словно оно было его второй натурой, в период болезни ощущалось особенно остро и делалось совершенно нестерпимым.

А потом молодой человек, должно быть, задремал, потому что очнулся от того, что кто-то осторожно гладил его по голове.