Александр Поздеев - Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии

– Тварь, какая же ты тварь! – воскликнула Лена. Её трясло от негодования. Они вернулись к девчонкам, которые ждали свою предводительницу, курили. Истерзанная Пантелеева заворочалась на земле, застонала.

– Ей в больницу нужно! – воскликнула Лена.

– Через несколько минут здесь будет вся школа, – сказала Таня, я жду твоего ответа, решайся, наконец. Алька побежала в школу, времени нет…

И в этот момент Лена не выдержала, сжав кулачки она бросилась на Прилуцкую, что было бесполезно, потому что свита той была на стороже своей предводительницы. Завязалась драка на Лену посыпались пинки, и удары не хуже тех, что достались лежащей без сознания на земле Пантелеевой. По разбитому её лицу текла кровь платье и белый передник были разорваны в клочья но девчонки уже не смогли остановиться. А в Прилуцкую и вовсе как будто вселился жуткий бес. В этот момент и произошло самое кошмарное в этой истории. В какой-то миг, защищаясь Лена успела подхватить с земли толстую, сучковатую палку, и видимо под шквальным градом ударов не сознавая, что делает, опустила со всей силы на голову Говоровой, как подкошенная та рухнула на землю.

– Тварь, ты же убила её! – запричитала Прилуцкая, – ну вот квиты, от тюрьмы тебе не отвертеться попадья.

– Если хоть одна подойдет к Пантелеевой или ко мне на шаг я убью и вас, – сказала Лена металлическим голосом, – мне уже все равно идти в тюрьму, но, по крайней мере, мир без вас будет намного лучше и чище.

– Девчонки огромная просьба к вам, – Прилуцкая обернулась к жалким остаткам своей свиты, – дайте все показания против нее, это она, а не мы затеяли разбираться с Пантелеевой, пусть ей мало не покажется.

Поляна в лесопарке наполнилась прибежавшим из школы народом. Завыла сирена скорой. Истошно заголосила, запричитала директриса, сознавая, что это ЧП конец её долгой карьеры. Пантелееву и Говорову погрузили в скорую и та, мигая быстро умчалась.

Виновницы происшествия стояли, выстроившись в ряд кто с виноватым, а кто и не с очень видом.

– Хороши, – с горечью произнесла директриса, – вы знаете, осознаете, что поломали себе сейчас жизнь? Что вас ждет впереди? суд, тюрьма, лучшие ваши девичьи годы пройдут и не воротишь.

Прилуцкая, Воротенникова, но от Переваловой я подобного ждать подумать бы не смогла…

Директриса проглотила комок в горле и обреченно махнув рукой отвернулась, глотая слезы. Стоящие позади нее учителя и школьники, потрясенные происшедшим молчали. Стоящий где-то во втором ряду Славка так и вовсе потерял дар речи, смотря только на Лену и не на кого больше. А Лена посмотрев в ответ на него вдруг сделала шаг вперед и произнесла.

– Инициатором драки была я, и только я, девчонки не виновны…

– Нет, нет! – закричал взбешенный Славка, – не верьте вы ей! Прилуцкая заставила её оговорить себя!

– Милиция разберется, – устало произнесла директриса.

Как обезумевший Славик изо всех сил рвался защитить Лену, его еле утащили с поляны два рослых десятиклассника.

А вот директрисе Полине Петровне уйти с проклятой поляны уже не было суждено. Она вдруг схватилась за сердце, все засуетились, забегали, начали вызывать скорую, но ничего не помогло. Женщина директор, воспитавшая не одно поколение учеников, отдавшая школе сорок лет жизни умерла в одночасье не сумев перенести позора.

Городская молва явно переусердствовала. События в лесопарке сами по себе исключительные для маленького провинциального города были расцвечены волною слухов деталями, уже совсем фантастическими, которые в судебном разбирательстве не подтвердились: Когда Пантелеева и Говорова лежали в больнице, там умирала от тяжелой болезни их ровесница – тоже пятнадцатилетняя девочка. Городская молва, тревожно сосредоточенная на этом деле, отожествила её с потерпевшими.

Весть о том, что жертвы избиения умирают, ещё больше взбудоражила страсти…

Поздно вечером, накануне последнего дня, когда судьи должны были удалиться в совещательную комнату, перед домом, где находился суд, собралась большая толпа. Она шумела, она настаивала:

– Расстрелять!

Вывели подсудимых, толпа заклокотала…

На лице подсудимых девочек был написан ужас. Первый раз в жизни они поняли, что это такое – «разбираться не морально а физически».

– Назад! – остановил толпу лейтенант милиции. И в наступившей тишине яростно выдохнул, – Это же дети, дети…

И хотя самосуд неприемлем, дик, независимо от возраста его жертв, это пронзительное, это ранящее «Дети!» подействовало на толпу, бурлящую от гнева, как мощный удар электрического тока. Да, это были дети-ровесники юного города…

Последний день суда должен был пройти в стенах школы. В актовом зале собралась половина населения всего того маленького городка, в котором подобное происшествие было немыслимым ЧП. Где-то в задних рядах сидел и отец Лены священник, который даже ради такого случая не пожелал переодеться в мирскую одежду, пришел в церковном облачении. Тут же сидели многочисленные братья и сестры Лены, только не было её мамы, она слегла, узнав о трагедии.

И вот когда конвой ввел в актовый зал девчонок толпа взорвалась, в них полетели плевки, и грязная ругань. Судье и конвою пришлось приложить немало усилий, что бы призвать зал к порядку. Процесс шел мучительно и долго, в зале от скопления людей было ужасающе душно. Славику удалось занять место почти рядом с Леной и он, трепеща, с замирающим сердцем смотрел на свою любимую не смея сдержать слез. Лена же смотрела поочередно то на него, то на отца и ни на кого больше, и вид у нее был очень виноватый.

Прилуцкая же весь процесс просидела с низко опущенной головой, но было видно она нисколько не сожалеет о происшедшем, и не раскаивается.

В зал вошел Ромашов для дачи свидетельских показаний его как несовершеннолетнего сопровождал отец.

Судья обрушилась на мальчика с несвойственной ей излишней эмоциональностью:

– Как это понимать? – волновалась она. – При вас избивали девочку её могли забить насмерть, а вы наслаждались как в цирке.

– Я первый раз видел такое, – лепетал Женя Ромашов.

– Если человек элементарно порядочен, он не может никогда это видеть ни в первый, ни в последний раз.

– Я растерялся.

– Растеряться можно на пять, на десять минут, а не на час! А ваш сын, – обратилась она к Ромашову старшему, – наблюдал с удовольствием целый урок и перемену. Вам было интересно? – подалась она опять к Жене. – Интересно вам было?!

Женя молчал. На лице Ромашова старшего читалась буря эмоций. Судья успокоилась, она сообразила, что, дав волю эмоциям ничего не добьется. А надо было понять, разобраться.

– Вам было интересно? – повторила она, собираясь с мыслями. И задала новый вопрос: – Это вы любите играть с малышами в микрорайоне?