Александр Поздеев - Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии

– Ты чего задумала? – настороженно спрашиваю я. Алена, как резвая лань, вскочила, забежала в кабинет отца и вернулась через десять секунд с кучей журналов весьма сомнительного содержания, я отодвинул от себя журнал с полуголой девицей на обложке, стараясь притом выглядеть возмущенным.

– Вот как развлекаются академики, – усмехнулась Лена, привыкай, попадешь в нашу семью, узнаешь еще не то.

– Ты что, так далеко заглядываешь вперед? Алена отошла к окну, и неожиданно для меня в тонких её пальцах обрисовалась сигарета.

– Аленушка, ты чего? соревнования же скоро!

– А, все равно, – огрызнулась она, – если бы ты знал, как надоело быть правильной, жить по распорядку и соответствовать необходимым людям, поступать в тот вуз, который выбрал отец, а не сама, да вся моя жизнь уже расписана на десять лет вперед, как я завидую тебе Славка, свободе твоего выбора.

– И замуж ты должна выйти за человека из своего круга, так?

– Вот видишь, какой ты понятливый мальчик.

– Мне что, уйти?

– Нет, я же не сказала ещё самого главного.

– О том что ты меня любишь? я всегда это знал.

– Знал? Какой ты, почему же сам не разу не сказал, что любишь меня?

– Зачем? тебе без слов должно быть все ясно. Аленка посмотрела на меня как-то по особенному неодобрительно и вдруг разрыдалась, как первоклассница перед строгим папой, я тогда прижал её к себе и стал успокаивать, думая с горечью и радостью попеременно: «Что бы ни мучило нас, Аленка, оно позволяет совершенствовать наши души и возрастать духовно». В существовании души я, ребенок из семьи верующих, в том далеком девяностом году все же иногда позволял себе сомневаться.

Люся подошла ко мне после пятого урока на большой перемене.

– Нужно поговорить? – спросил я.

– Нужно, – ответила она. – Мы договорились встретиться у памятника Пушкину, который стоял перед центральным входом у театра оперетты, меня всегда шокировало это непонятное соседство, казалось бы, вполне себе серьезный поэт, и тут же рядом царство легкомысленного жанра, выглядит все как нонсенс, только гораздо позже я признал свою эту неправоту, когда познакомился с Пушкиным-сатириком. В ожидании Люси я съел, наверно, порций пять эскимо, причем лоточница, дама старомодного и весьма нравоучительного вида, после каждой очередной порции напоминала мне об ангине, но в ответ на это хотелось только смеяться, смешно думать об ангине почти в конце мая. Люся приехала с опозданием на десять минут. Хлынувшая из подкатившего к остановке автобуса людская масса выплюнула её слегка помятую, но, конечно, с её неизменной широкой, фирменной улыбкой. Поедая очередную порцию мороженого, я занимался тем, что представлял Люсю в разных платьях и экзотических нарядах, кроме как в школьной форме наш класс её больше ни в чем ни видел, но платье на Люсе было, конечно, совсем простое, хотя и хорошо подчеркивающее её хрупкую фигуру. Мой взгляд сразу же скользнул по очень красивому кулончику на цепочке, висящему на её шее, этот кулончик плохо сочетался с Люсиным платьем, да и откуда у простой девчонки такая необычная и великая драгоценность? Но вопросов я задавать не стал, Люся перехватила мой взгляд и, словно оправдываясь, произнесла:

– Это тетя на время дала, правда, мне идет? Я ничего не ответил и пожал плечами.

– У тебя с Ленкой не будет неприятностей?

– Ну что ты, – ответил я, – она хоть и комсорг, но понятливая, пойдем в направлении телецентра, там никто не помешает нам поговорить и всегда есть пустые скамейки. Пока мы искали пустые скамейки, Люся молчала, но её молчание было красноречивее всяких слов. Мы дошли до пустой скамейки, присели, но Люся продолжала так же молчать, тогда мне пришлось взять инициативу в свои руки.

– Люся, ты поговорить хотела, у меня ведь ещё дела… Люся посмотрела на меня с такой тоской в серых бездонных глазах, что внутри все перевернулось.

– Видишь этот кулончик? я взяла его у тети без спроса, и теперь мне нужно его вернуть, но я одна не решаюсь, вот если бы ты согласился пойти со мной…

– Люся, – удивленный, сказал я, – ты же комсомолка и должна уметь нести ответственность за плохие и неправедные поступки, да и при том почему ты обратилась именно ко мне? И вот тут я осекся, поймав себя на мысли, что говорю, как активист на формальном мероприятии.

– Извини, – проговорил я, – чувствую, тебе нужно выговориться.

– Последнее время отец пьет без перерыва, – дрожащим голосом произнесла она, – бабушку недавно забрали в дом престарелых, сестренку дядя с тетей, а я ушла жить к другой нашей тетке.

– Ну и зачем же ты взяла без спроса чужую вещь?

– А затем, что я оказалась ей в тягость, живет она богато, дом всегда полон гостей, нужные люди, мол, так она говорит, я хотела отомстить за её нелюбовь ко мне, но не только потому…

– Что ещё? Говори, говори, договаривай… Люся вся зарделась, подняла на меня свои большущие красивые глаза, а по щечке текла слезинка.

– Я для тебя хотела быть красивой, понимаешь?.

– Поехали к твоей тете, – решительно произнес я, не дав ей опомниться. В шатком автобусе Люсю укачало, и она задремала, я смотрел на нее, спящую, со смесью острой жалости и тоски, горя желанием хотя бы просто прикоснуться к ней, к завитку волос, выбивающемуся из-под шапочки, и как я раньше не замечал, что она красивая? пусть не так красива, как Аленка, но по-своему очень и очень красива. Где-то через полчаса мы стояли у подьезда, где жила тетя Люси, сначала нерешительно потоптались на одном месте, спели для храбрости незатейливую песенку и только потом решились войти. Дверь нам открыла как раз-таки сама тетя, дама весьма преклонных лет, в модном домашнем весьма симпатичном халатике, расшитом бабочками, в зубах папироса.

– А, явилась, преступница, – усмехнулась она, – да не боись, этот кулончик на самом деле обман большой, стекляшка, которой грош цена, ну проходите, ребята, чай будем пить.

– Может, я в другой раз зайду? – попытался возразить я.

– Ничего не знаю, – запротестовала дама и буквально силком за руку втянула меня в гостиную, – наш род, к коему мы с Люсьен волей богов причастны, по-восточному гостеприимен, и ушедший голодным гость, представь себе, позор. Вот тапочки, и прошу следовать за мной, гвардия.

Люся же при тех её словах меня тихонечко ущипнула, и пришлось сдаться на милость победительниц. Но где-то в середине нашей трапезы тетя вдруг обратилась к племяннице как-то уж слишком неуместно официальным, не терпящим возражений тоном.

– Люся, ты уроки приготовила? форму постирала? воротнички подшила? так поди же немедленно.

– Да, конечно, тетя, – покорно согласилась Люся, встала и вышла из комнаты. И едва она вышла, пред носом моим закачался грозный донельзя тетин кулак.