Александр Поздеев - Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии

– Ребята, – попросил режиссер, – сцену вашего объяснения в заброшенном доме мы снимем скрытой камерой, так лучше, съемочной группы будто нет, вы всамделишние влюбленные, вы меня не подведете, хорошо?

– Да, – кратко ответила Люся.

Александров вошел в заброшенное здание старой школы и присел на гнилой подоконник, ожидая Юлю Шумилину, которая должна была прийти сюда прямо с уроков. Он нервно курил и подавал сигналы дружкам, притаившимся где-то в пространстве второго этажа. Наконец, в пустом проеме входа появилась Юля, торжественно парадная в школьном платье, в белом фартучке, с заколотыми в волосах большими белыми бантами.

– Привет, – сказала она, улыбнувшись другу, – ты звал?

– Да, почему я опять видел тебя с этим задохликом?

– Я не обязана тебе ничего объяснять, у него нет богатого папы, но он личность, личность с большой буквы в отличии от тебя, понял?

– Если я тебе не нравлюсь, чего ты так смотрела на меня вчера на уроке?

– Я люблю тебя, но не могу принять того, что в тебе, – ответила Юля, – тобой движет только желание обладать мной и ничего больше, я не могу с этим смириться, слышишь, не могу! – упругие кулачки ударили Александрова в грудь. Глаза юноши по-недоброму вспыхнули просто каким-то нечеловечески демоническим огнем, не прилагая особых усилий, он надавил на её хрупкое плечо заставив опуститься на колени.

– Стоп, снято, – раздалась команда из мегафона. Режиссер вышел откуда-то из темноты, вытирая стекающий пот кепкой.

– Ребята, я потрясен, вас можно брать во ВГИК без экзаменов, как сыграно! С одного дубля. Сделаем перерыв, потому что следующие сцены потребуют от Люси нечеловеческой выкладки.

В перерыве между съемками мы укрылись чуть в стороне от основной группы, и Люся шептала мне какие-то нежные глупости, поглаживая плечо, её в буквальном смысле сотрясала нервная дрожь перед столь сложной съемкой, но когда режиссер сказал, что пора выходить на съемочную площадку, она тут же сконцентрировалась, собралась и вошла под своды старого здания уже полностью готовой. Повинуясь грубому напору Александрова, Юля покорно опустилась на колени, всем видом принимая то, что уготовила ей судьба в лице когда-то любимого, а теперь столь ненавистного злого мальчика.

Со второго этажа спустились подручные, шестерки Александрова, ведя перед собой, грубо толкая задохлика Веньку Дятлова, извечный объект школьных насмешек.

– Отпустите его, гады! – Юля рванулась из-под рук Александрова к любимому мальчику.

– Сто-о-п! – раздалась команда режиссера.

– Люся, милая, – сказал он, обратившись непосредственно к ней, – я понимаю, почему ты заплакала в этой сцене, не каждая актриса так может взять и заплакать без всякого там глицерина в кадре, но в этих сценах слез быть не должно, тут иное, я хотел показать не слабость Юли, но её силу!

– Хорошо, Юрий Александрович, – вытирая слезы, согласилась Люся.

– Гримеры сейчас тебе сейчас кое-что подправят, и начнем, ты вновь сосредоточишься, лады?

Нам дали пятиминутный перерыв, во время которого гримеры быстро и искусно убрали с её лица следы слез, и вы не поверите – пять минут и в кадр вошла уже совсем другая Юля, сильная, готовая биться за свою любовь до последней капли крови.

– Отпустите его, гады! – крикнула она и так рванулась из моих рук, что я поневоле отшатнулся назад. Я должен был вообще-то её удержать, но она рванулась так, что я выпустил поневоле её из рук, но режиссер молчал, видимо такой исход сцены ему больше понравился, действительно, потом вошла в фильм эта сцена без всяких исправлений.

– Димыч, Зот, возьмите её, – приказал Александров, – сейчас на глазах этого дохлого Ромео мы разденем её, и пусть он насладится в полной мере её позором! Венька рванулся навстречу любимой, но его перехватили, удержали, однако он весь пылал огнем и пламенем праведной ненависти, право, актер играл великолепно.

– Я буду драться с такими, как ты, Александров, всю жизнь, слышишь?! с такими, как ты трусами, гадами, негодяями, подонками, слышишь?!

– Драться-то ты со мной можешь, – ответил Александров, – только тебе это мало поможет, завтра же её откровенные снимки разойдутся по школе, ты этого хочешь?

– Ты не сделаешь это!

– Сделаю.

Юлька стояла напротив своего плененного друга, и тело её сотрясала мелкая тряская дрожь, словно она осознала свое бессилие перед подлостью и предательством, перед разочарованием в самом сильном своем идеале.

– Не надо, не трогайте его, я сама, – тихо сказала она и начала расстегивать ворот платья.

– Юля, нет! нет! нет!, – голосом, полным отчаянья и тоски кричал Венька. Видимо, режиссера все устраивало, потому сцена ни разу ни прервалась командой «стоп!» И Люся играла, нет, не играла, а проживала эту сцену так, что рядом с ней я, осознав что играть свой образ рядом с её из ряда выходящей чувственностью халтурно никак нельзя, напрочь забыл что я просто Петров Славка из 9 «б» 34 школы города Камышова, и полностью перевоплотился в подонка Александрова.

– Что смотрите, олухи?! – прорычал Александров, – берите её и делайте с ней, что хотите, она ваша.

После этих слов я уже выходил из кадра навсегда, более моих сцен в фильме не было.

Я вышел с площадки, встал в стороне, наблюдая за тем как актеры, играющие отморозков, мастерски, просто здорово изображают на своих лицах страх, смущение, смешанные с презрительными похотливыми улыбками, обращенными к совсем беззащитной девочке, внезапно оказавшейся в их полной власти. Сразу было видно, что им хотелось что-то сделать с ней, но страх наказания свое дело сотворил.

– Зот, больно мне охота сидеть за эту малолетку, – сказал Димыч, – что, у нас телок мало? и этого очкастого хлюпогона отпусти, пусть сам Александров с ними разбирается. После этого отморозки выходили из кадра, а Юля (Люся) в расстегнутом школьном платье и Вениамин (молодой актер) оставались стоять обнявшись посреди пустой школы. Грянул шквал аплодисментов от съемочной группы.

– Стоп, снято, – опять раздалась команда режиссера. Он вышел, приобнял нас всех по очереди, и видно было, как он взволнован.

– Ребятки, как вы играете, как! я всегда говорил – лучший артист это непрофессиональный артист из самой гущи народной жизни, тебе, Люся, нужно непременно быть актрисой, хотя бы провинциальной, но я обещаю что в своем следующем фильме напишу на тебя большую роль, завтра возвращается наша заболевшая актриса, но по мне лучше это была ты, Люся.

Затем мы сыграли, повторили эту сцену ещё в нескольких дублях, и в каждом дубле Люся просто так сильно выкладывалась, что было полностью ощущение, что всю эту роль она играет от начала и до конца.

На самом деле, едва только Люся начинала расстегивать, платье как кадр по замыслу режиссера заканчивался, и дальнейшие сцены должна была играть уже профессиональная актриса. Вся группа с нетерпением ожидала её возращения, но, кстати, узнав, что её в некоторых сценах заменяла не профессионалка, она устроила жуткий скандал на площадке, к счастью, мы этого не видели. С последнего съемочного дня мы возвращались жутко усталые, в полном молчании, пришли ко мне домой, где я нашел записку от родителей, что две ночи они проведут в гостях.