Мария Хайкина - Единожды восстав

– А Элиса? – поинтересовался он чуть погодя.

– Элиса быстро собралась и уехала. Она возвращается в Кардаполь.

– Вот как… – задумчиво пробормотал Хорвин. – Значит, спешно собралась и уехала…

Дойдя до конца сада, они повернули назад. Летнее солнце веселыми зайчиками играло на листве яблонь. От нагретой земли шел теплый дух.

Ровина повернулась к мужу. Глаза ее были печальны.

– Я не хотела говорить этого, но… Ты понимаешь, что ты натворил? Ты же собственными руками толкнул ее к Дарагону.

Остановившись, Хорвин сжал тонкие ладони жены.

– Ох, Ровинушка! – выдохнул он. – Не трави хоть ты мне душу!

Ясные серые глаза смотрели на него.

– Вечный ты мой страдалец, – ласково сказала Ровина. – Опять мучаешься, что не сдержался.

– Да, мучаюсь, – согласился Хорвин. – Казалось, уже не юнец, пора бы научиться удерживать свои порывы. А вот попадется такой, наглый и бесцеремонный, считающий, что ему все дозволено, и я выхожу из себя…

– На этот раз тебя можно понять, – сказала Ровина. – Ведь ты тревожился из-за нашей дочери.

– Ты понять можешь, – вздохнул он. – А вот поймет ли Юлита?

…

Он тихонько постучал в дверь юлитиной комнаты и прислушался. Тонкий голос дочери что-то прошелестел в ответ. Хорвин осторожно толкнул дверь.

Стараясь не шуметь, он вошел. Остановившись у порога, Хорвин задумчиво осматривался. Он вспоминал как, много лет назад, они с Ровиной устраивали здесь детскую. Как подбирали мебель, как Ровина радовалась каждой покупке, как умилялась, разглядывая уютную колыбельку, крошечные столик со стульчиком, детские полочки. Она старалась, чтобы комната смотрелась уютно, выбирала подходящую обивку для мебели, покрывала и занавеси. Малышу, для которого все это готовилось, не суждено было придти в мир, но потом здесь поселилась Юлита, и радость наполнила пустующую комнату.

Юлита росла, и комната росла вместе с нею. Давно уже вынесены первые столик со стульчиком, кроватка заменена на большую, исчезли старые игрушки, появились вещи, нужные девушке: туалетный столик, гардероб, полка с книгами. Сменились обои, ковер, занавеси на окнах. Но комната по-прежнему оставалась самой уютной, самой светлой, самой милой в их доме.

Ее хозяйка сидела, понурившись, возле столика, за которым любила заниматься шитьем. И сейчас перед ней лежала начатая вышивка. Но Юлита к ней не прикасалась, мысли ее были далеко.

Вздохнув, Хорвин произнес:

– Юлита, доченька моя, я думаю, нам надо объясниться.

Юлита подняла свои большие черные глаза. Хорвин чуть вздрогнул и подобрался. Нечто новое почудилось ему в этом печальном взгляде исподлобья.

– Что мне нужно говорить? – тихо спросила Юлита.

– Тебе… – отозвался Хорвин. – Наверное, ничего… Объясниться, скорее, нужно мне. Я должен сказать, что вчера был не прав, я обязан был сохранять контроль над собой. Но меня вывело из себя…

– Ах, прошу, не надо! – вырвалось у Юлиты.

– Что ты хочешь сказать? – недоуменно спросил он. Его изумило, что дочь решилась прервать его.

– Я не хочу снова слышать, как нехорош мой избранник, – сказала Юлита. – Я уже достаточно слышала об этом, а вчера увидела… Увидела, каков на самом деле ты сам…

Почва ушла у него из-под ног…

– Юлита… – пробормотал Хорвин измученно. – Если бы я мог объяснить…

– Мне не надо ничего объяснять, – ответила она быстро. – Теперь я все понимаю сама. Теперь я знаю…

Он больше ничего не спрашивал. Он ждал продолжения…

– Я знаю, почему ты меня не любишь, – сказала дочь.

Повисло молчание.

– Так почему же, – выдохнул, наконец, Хорвин, заранее зная ответ.

– Ты меня не любишь, – сказала Юлита, – потому что я – не твоя дочь.

Машинально Хорвин поднес руку к груди. Он знал, давно знал, что придет время, и Юлита бросит ему в лицо эти суровые слова. И вот этот миг настал, и он не почувствовал ничего, кроме тягучей тоски и злости.

Злости на Элису. Она все же не сдержалась… Не сдержалась, наговорила девочке и сбежала в Кардаполь. Убежала подальше от него, Хорвина, убежала от его гнева.

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы овладеть собой, Хорвин проговорил:

– Так что тебе сказала Элиса?

Юлита подняла голову.

– Она рассказала мне, что была одна, когда я появилась на свет, и не могла растить меня сама. А вы с Ровиной согласились меня принять, потому что своих детей у вас не было. И мама отдала меня, потому что понимала, что так будет лучше.

Хорвин перевел дыхание.

– Ну что ж… – пробормотал он. – В общем, все так и было.

Он присел перед дочерью на корточки, стараясь заглянуть ей в глаза.

– Юлита, – произнес он тихо, – скажи мне… Ты же не думаешь, что я отношусь к тебе хуже только потому, что ты мне – не родная?

Юлита отвела взгляд.

– Я всегда чувствовала… – не сразу ответила она, – всегда ощущала твою отчужденность… Как будто ты смотришь на меня со стороны… Может, ты меня стыдишься? Или… Не знаю…

– Да нет же… Я… как тебе объяснить…

– Скажи, а со своим родным ребенком ты бы держал себя также? – спросила Юлита.

Хорвин выпрямился.

– Не знаю… – не сразу ответил он. – Не могу тебе сказать… У меня никогда не было своего ребенка…

Взгляд его блуждал поверх головы дочери. «Какой странный разговор, – думал он. – Мы никогда не говорили с ней так, и никогда она не смотрела на меня таким строгим, оценивающим взглядом».

Он снова присел перед ней.

– Юлита, скажи, – спросил Хорвин осторожно, – а мама… Ровина… Ее ты тоже ощущаешь чужой?

И тут улыбка осветила юлитино лицо.

– Ну что ты… – сказала она. – Мама всегда была мне мамой, и не важно, кто она на самом деле.

…

Юлита торопливо шла, почти бежала. Темные прядки волос падали ей на лоб, лицо раскраснелось, грудь высоко вздымалась. Она спешила к Айтону Дарагону. Ей необходимо было поговорить с ним.

Вот уже три дня, как она носила в груди свою тайну. Ей нужен был человек, который помог бы ей разобраться. Элиса была далеко, отец ее доверие утратил, а говорить с матерью она не смела. Хорвин взял с Юлиты слово, что она не будет расстраивать мать.

Оставался только он, ее возлюбленный.

Юлита свернула на улицу Оружейников и, переводя дух, остановилась перед серым трехэтажным домом. Владевший ей пыл утих, она вдруг осознала, что прежде к Айтону ее сопровождали подруги или тетушка. Теперь впервые ей предстоит остаться с молодым человеком наедине. Ее охватило сомнение.

Но к кому же ей обратиться? Она не могла раскрыть свое знание кому угодно. Айтону могла. Человеку, который не один месяц занимал ее мысли, могла. Он умел хранить тайны. Юлита знала это.

И девушка преодолела владевший ею страх и вошла в дом.

Айтон лежал на диване и играл в карты с Гэмфри Холтом. Он был полуодет, ноги прикрывал темный плед. Серые глаза его при виде робко входящей в комнату Юлиты вспыхнули торжествующим огнем.