Мария Хайкина - Идущие навстречу. На перепутье

– Тебе лучше сейчас выйти.

– Мама, я не могу оставить ее в таком состоянии!

– Ей тяжело сейчас тебя видеть, – сказала его мать мягко. – Нужно время, чтобы она смогла придти в себя. Находясь рядом, ты только причиняешь ей лишние страдания.

Покоряясь, он поднялся с колен. Госпожа Эрейна склонилась над ровининой постелью.

Полчаса спустя она нашла Хорвина у окна в соседнем покое. В глазах его тяжелыми волнами переливалась ненависть. Мать стала рядом.

– Я убью ее!

– Кого? – спросила госпожа Эрейна осторожно.

– Эту мерзавку Элису!

– Ты считаешь, это поможет горю? – голос матери звучал строго.

– Она мне заплатит за все!

– Ты тоже принимал участие в произошедшем, – напомнила она.

Хорвин судорожно стиснул оконную раму.

– Да, принимал… Но если бы ни она… Если бы ни ее непрекращающиеся домогательства… Я так и знал, я с самого начала знал, что ее присутствие обернется бедою!

Взяв сына за плечи, Эрейна заставила его развернуться и посмотреть ей в глаза.

– Беда уже случилась, здесь ничего не поделаешь. Важно, чтобы не произошло еще большей беды.

Строгий взгляд матери заставил его сникнуть. Он закрыл руками лицо.

– Что мне делать?! Скажи, мама, что мне делать?!

– Прежде всего, тебе нужно привести свои нервы в порядок. Довольно того состояния, в котором находится Ровина, не хватало еще, чтобы заниматься пришлось и тобой. – Внимая хорошо знакомому мягкому голосу, Хорвин начал приходить в себя. – Сейчас я узнаю, можем ли мы забрать твою жену, а когда она будет уже дома, сделаем все, чтобы к ней вернулись силы. А дальнейшее подскажет сама жизнь.

Ровина молчала. Теперь Хорвин видел ее только такой. Со страдальческими складками вокруг сделавшихся темными глаз, с потухшим взглядом, она хранила неизменное молчание. Он знал, что с другими она не была такой. Она разговаривала с госпожой Эрейной, не уклонялась от долгих бесед с доктором Фроданом, их семейным врачом, пока господин Котомак, приехавший после известия об исчезновении дочери, находился в их доме, Ровина виделась с ним ежедневно. И только присутствие мужа она переносила с болезненным напряжением. Когда Хорвин пытался приблизиться к ней, она будто замирала. Сжавшись, она смотрела в сторону и никак не отвечала на все попытки с ней объясниться.

Всегда тяжело переносивший любое напряжение в отношениях, слишком эмоциональный, чтобы уметь при этом сохранять душевное равновесие, Хорвин тоже стал стремиться к уединению. Теперь он также старался избегать Ровины, как и она его. В их общем доме они жили врозь.

Уходя утром на службу (после возвращения Ровины домой мать вынудила его вернуться к работе), приходя домой вечером, в одиночестве сидя за обедом, затворяясь в собственной комнате, Хорвин ждал. Ждал перемен. Ждал какого-нибудь знака, указывающего, что его жена начала возвращаться к жизни. И доктор, и его мать, и отец, все они в один голос твердили, что Ровине, чтобы оправиться, нужно время, что только оно лечит, что постепенно она привыкнет к своей потере и научится с ней жить. Но сам он слабо верил в это. Знающий на собственном опыте, насколько глубоким может быть отчаяние, он не представлял себе, что может помочь его отчаявшейся жене найти свое успокоение.

Первые дни, пока Ровина еще не вставала с постели, вместе с ними жила Эрейна. Именно она старалась, как могла поддерживать сына, именно она ухаживала за больной, именно благодаря ее усилиям физически Ровина вскоре начала оправляться.

Эрейна оставила их дом, когда Ровина начала вставать на ноги, она считала, что теперь супругам лучше остаться вдвоем, чтобы самим разобраться в своих отношениях. Тогда же отбыл и ровинин отец, необходимость поддерживать порядок в собственном доме призывала его возвращаться к себе. Он уехал, так и не узнав о причинах случившегося. Хорвин промолчал о произошедшем, оберегая Элису, Элиса промолчала, оберегая себя, а Ровина не стала ничего говорить, оберегая их обоих, и господин Котомак так и остался в неведении.

Надежды Хорвина, что уезжая, он заберет Элису с собой, пошли прахом. Элиса наотрез отказалась возвращаться в свой дом, пока там продолжает царить внушавший ей отвращение отчим, и господин Котомак, хорошо представляющий причины такого нежелания, настаивать на ее отъезде не посчитал нужным.

Итак, Элиса продолжала оставаться с семейством Ристли. Впрочем, сейчас Хорвин ее не видел. Вернувшись домой в день, когда нашлась Ровина, он в ярости метался в поисках Элисы и не находил ее. Элисы в их доме уже не было. Предотвращая последствия слепого гнева сына, госпожа Эрейна заранее отослала ее под защиту Карита, где она и жила теперь, вдали от тех двоих, чьи жизни она невольно поломала.

…

– А почему вы выбрали себе такое странное занятие – егерь. Разве это – серьезная профессия?

– Без сомнения.

Карит развернул свое кресло к камину боком, и лицо его, освещенное лишь наполовину, казалось странной маской: одна сторона была живой и теплой, другая – темной и мрачной. Устроившись так, он застыл, неподвижный, спокойный, и только взгляд его глубоко посаженных глаз, не отрываясь, смотрел на Элису. Элиса приютилась на небольшом диванчике, что стоял у противоположной стены. Беспокойно теребя пальцами украшавшую платье ленту, она исподлобья поглядывала на своего собеседника.

– И вас устраивает ваша профессия?

Кивок

– Вам нравится этим заниматься?

– Весьма.

– Но вам приходится проводить много времени вне дома. Эти постоянные отлучки, они вас не утомляют?

– Нет.

«Он что, не умеет нормально разговаривать? Совсем одичал там, у себя в лесах. Весь вечер не могу добиться от него ничего, кроме односложных ответов».

Элиса встала, прошлась по комнате. Взгляд ее упал на оставленную на буфете колоду карт, и мысль тут же скакнула к новой теме.

– Вам нравятся карточные игры? Какую вы предпочитаете?

«Пожимает плечами. И как это прикажете понимать? И мне-то что делать? Разговаривать со мной он не желает, в карты играть не собирается, и чем же мне заняться?»

В углу приютилось пианино. Присев за него, Элиса пробежала пальцами по клавишам, пианино откликнулось мелодичными звуками. Внезапно она почувствовала возбуждение. Взяв несколько аккордов, она сыграла бодрый проигрыш и начала петь бравурную песенку. В доме Ровины инструмента не было, петь Элисе давно уже не случалось, и сейчас звуки собственного голоса, чистого, сильного, доставляли ей наслаждение. Пропев один куплет, она оглянулась, слушает ли ее Карит. Да, он слушал. Склонив голову, он смотрел на нее, и в глазах его Элиса смогла разглядеть откровенное презрение. Оборвав игру, она встала. Она была не в состоянии понять, что именно вызвало его неудовольствие, но петь просто так, для себя самой, не выслушивая восторженных похвал, она не умела. Она привыкла быть на виду, среди людей, собирать дань восхищения, и то неодобрение, которое она постоянно встречала в семействе Ристли, заставляло ее чувствовать себя неуютно. Она снова прошлась, чуть привстав на цыпочки и задумчиво глядя, как колышется подол ее платья. Снова оглянулась проверить, смотрит ли на нее Карит. Он смотрел. Внезапно она почувствовала раздражение. «Ну что он уставился? Все следит и следит за мной! Что ему от меня нужно?» Она остановилась напротив него, вызывающе вздернув свою очаровательную головку. Послала ему взгляд, исполненный презрения.