Мария Хайкина - Идущие навстречу. На перепутье

– Среди моих знакомых нет ни одного представителя простонародья. В моем кругу все – люди воспитанные, образованные, и они прекрасно умеют вести себя с дамой. Никто из моих друзей не заставил бы меня скучать.

Ни один мускул не дрогнул на лице отца Хорвина.

– Не сомневаюсь, – негромко обронил он, и в голосе его вдруг стал особенно заметен акцент. Элиса сразу вспомнила о его происхождении.

– А вы, как я вижу, человек темный. Вы даже не представляете себе, чем можно занять даму из приличного общества.

Карит пожал плечами, элисина речь, казалось, не произвела на него никакого впечатления. Глаза его оставались спокойными, острые скулы казались выточенными из камня. Раздраженно крутанувшись на каблуках, Элиса отошла от него. Взяв с буфета карточную колоду, она присела возле маленького столика и принялась раскладывать пасьянс. Пасьянс не сошелся, и это вызвало у нее еще большее раздражение и почему-то тоску. Ничего мне не удается, подумала она с ожесточением и снова вскочила. Подошла к окну, попыталась что-то разглядеть в темном уже стекле. Постояла перед буфетом, задумчиво уставившись на стоящее на нем блюдо с кексами. Еще раз обернулась к продолжавшему созерцать ее молчаливому собеседнику.

– Послушайте, я бы хотела отсюда уехать, – голос ее против воли дрогнул, ей стало очень жаль себя, такую одинокую, всеми заброшенную. – Здесь я не могу находиться.

Карит резко выпрямился в своем кресле.

– Куда вы собираетесь ехать?

– Я бы хотела вернуться в дом Хорвина.

Глаза Карита потемнели.

– Я бы не советовал вам туда возвращаться. По крайней мере, не сейчас. Они оба еще не пришли в себя после того, что вы натворили. – Под его жестким взглядом Элисе сделалось неуютно. – Если вы не хотите думать о них, подумайте о себе самой. Хорвин не успокоится, пока не успокоится Ровина. В его теперешнем состоянии он может быть просто опасен для вас. Вы понимаете меня?

Элиса опустила голову.

– Да, – шепнула она.

Пока Элиса еще жила в доме Хорвина, он был слишком озабочен стремлением найти пропавшую жену, и на выяснение отношений у него не оставалось сил. Но когда случай сводил их вместе, Элиса видела, как глаза его наливаются недобрым огнем. Не искушая судьбу, она торопилась тут же удалиться, оставив Хорвина одного переживать то сильное и сложное чувство, которое у него вызывала Элиса.

Карит продолжал сверлить молодую женщину взглядом.

– Вы мне обещаете, что не будете торопиться возвращаться туда?

Элиса вскинула голову, глаза у нее вспыхнули.

– Но мне надо… – начала она объяснять, нервно комкая подол платья внезапно вспотевшими ладонями.

Карит резко оборвал ее:

– Сейчас вам надо только ждать. Никто не выгонит вас на улицу отсюда, но Хорвина с Ровиной вам следует оставить в покое.

Своенравная и упрямая, Элиса, тем не менее, пасовала перед более сильной натурой. Смиряясь, она отошла к своему диванчику и неуверенно присела на краешек. Голова ее печально поникла, невеселые мысли о собственном нелегком положении, которые она старалась гнать, вновь завладели ею:

«До чего же некстати случилась эта история с Ровиной. Все ведь так удачно складывалось… А теперь Хорвин думать ни о чем другом не может. И как я скажу ему, когда к нему и подойти-то страшно?»

Ровина застыла у окна. В полутемном коридоре хрупкий силуэт ее смотрелся тонким стебельком, почти бесплотной тенью. Хорвин не сразу рискнул подойти, но Ровина не двигалась, не пыталась скрыться, и он решился. Сбоку заглянул в любимое лицо. Острое чувство жалости стеснило ему грудь, и Хорвин медленно поднял руку с желанием приласкать свою настрадавшуюся девочку и побоялся сделать это. Он лишь окликнул ее:

– Ровина! Ровинушка! Родная моя!

Она медленно повернулась. Недвижные серые глаза смотрели сквозь него.

– Ровинушка! – сказал он мягко. – Довольно проживать все одной. Поговори со мной.

Ровина молчала.

– Родная, – продолжал он, – я знаю, как тебе больно, я знаю, что очень виноват перед тобой. Но прошу тебя, не гони меня! Позволь мне быть рядом. Разреши хотя бы попытаться помочь тебе.

Она ничего не отвечала, но и не пыталась уйти, и он продолжал говорить:

– Я любил, люблю и всегда буду любить тебя одну. Нет и не было никого в мире, кто значил бы для меня столько, сколько значишь ты. Верь мне, прошу тебя! Для тебя я сделаю все возможное и невозможное…

Тонкая ровинина рука легла на его плечо. Губы ее чуть шевельнулись. Он замер, боясь ее спугнуть, но их соединение длилось недолго. Рука ее соскользнула вниз, и Ровина медленно прошла мимо. Несколько секунд он помедлил, пытаясь понять, действительно он услышал, или ему только показалось, как ее бледные губы шепнули одно коротенькое слово. Простое слово. Нелепое слово… «Бедный!»

Позади тихо закрылась дверь, и он стремительно обернулся. Торопливо бросился за ней. Он опоздал на какое-то мгновение: в двери ее комнаты щелкнул замок.

Он позвал:

– Ровина! Ровинушка!

Никто не отозвался. Кончиками пальцев он поскреб по дверной поверхности.

– Родная, прошу тебя, ответь мне!

За дверью было тихо. Хорвин постучал, сперва негромко, потом сильнее.

– Ровина, разреши мне поговорить с тобой. Давай попробуем объясниться!

Ответа по-прежнему не было, из-за двери не раздавалось ни звука. Он представил себе, как она стоит, смотрит перед собой, и из глаз ее неслышно катятся слезы. А может, она забилась в угол и зажала руками уши, стараясь не слышать его тревожных стуков, рвущих ей душу на части. Он еще несколько раз сильно ударил в дверь и остановился. Меньше всего он хотел показаться ей тем грубым и жестоким, каким он был когда-то, в самом начале их знакомства.

И Хорвин перестал ломиться в запертую комнату. Он постоял немного и пошел прочь. Взгляд его, рассеянно скользнувший вокруг, отметил, что дверь в комнату Элисы приоткрыта, но он тут же об этом позабыл.

И напрасно. На сближение с женой у него оставались не дни и месяцы, как он полагал, а часы. Он еще мог бы направить их жизни по иному, пусть тоже непростому и долгому, но все же более мягкому пути. Если бы он сейчас не ушел, если бы он сломал разделявшую их дверь, если бы он ворвался в Ровине, то силой своего чувства, силой неистового желания помочь ей он мог бы прорвать барьер, воздвигнутый Ровиной между собой и остальным миром. Он не сделал этого. Знать будущее человеку не дано, и Хорвин упустил свой момент. Он ушел, оставив Ровину наедине с ее неутихающей болью.

Следующим утром он упустил и вторую свою возможность. Когда он уже заканчивал завтрак, размышляя, не остаться ли сегодня дома и не попытаться ли снова объясниться с женой, в дверь столовой прокралась Элиса. На ее темно-синем платье, вопреки обыкновению, не блестело никаких украшений, волосы не рассыпались локонами, а были аккуратно собраны сзади. Но ни этот, не свойственный ей облик, ни непривычно робкие движения не обратили на себя его внимания. Он не увидел, не понял, что Элиса пришла говорить с ним, что ей есть, что сказать, и принесенное ею известие может все переменить. Он лишь ощутил, как знакомая тяжесть сдавливает ему грудь и стесняет дыхание. Отодвинув недопитую чашку с кофе, Хорвин встал. Элиса напряженно застыла у двери. Не глядя в ее сторону, Хорвин быстро вышел, и лишь аромат ее духов, сильных, душных, пахнув на него, заставил его ускорить шаги.