Татьяна Леншина - Против течения. Книга первая

Паренек приоткрыл глаза.

– Не уходи, – тихо попросил он, облизывая запекшиеся губы, и как-то светло, по-детски улыбнулся.

Мария молча присела на траву возле носилок. Его вопрос застал девушку врасплох.

– Слушай, а ты хоть пробовала? – вдруг тихо, почти шепотом, произнес он.

– Что? – не поняла Мария.

– Пробовала любить? Ну, это… с мужчиной ты была?

– Нет, – испуганно и тоже шепотом ответила она и почувствовала, как маковый румянец опалил щеки.

– И я тоже еще не пробовал. Вот умру и не узнаю, что такое любовь, – глубоко вздохнув, сказал лейтенант и устало закрыл глаза. По тому, как участилось и стало прерывистым его дыхание, Мария с ужасом поняла, что он уходит из жизни.

– Что ты? Что ты? – срывающимся голосом говорила она, словно уговаривая лейтенанта, а сама старалась сдержать подступившие слезы. – Нет, нет, разве можно тебе сейчас умирать… Надо жить, бить фашистов, – убеждала она, гладя его холодеющую руку. Но его тело вдруг дернулось и застыло, широко открытые глаза, не мигая, смотрели в темнеющее вечернее небо, а на измученном болью лице застыла светлая улыбка.

Закрыв ладонью его глаза, Мария отошла в сторону. Над нею темнело августовское ночное небо, усыпанное яркими звездами. Бой вдалеке затих и лес молчал. Ночную почти мирную тишину нарушал лишь легкий звон невидимых в темноте цикад. Мария, еле сдерживая подступившие к горлу рыдания, пошла на ощупь по знакомой тропинке, и, выйдя на опушку, встала, прижавшись спиной к морщинистому стволу развесистой старой березы. Здесь можно поплакать и никто не услышит. Сквозь слезы она смотрела на свет ракет, взлетавших в тёмное небо и освещавших временами лес. А может быть, это падают звезды, и само небо, плачет вместе с нею, роняя на землю лиловые слезы и скорбя о чьей-то оборвавшейся жизни.

Ветерок, дохнув ночной прохладой, прошелестел листвой, приятно обдувая мокрое от слез лицо. Он принес знакомые с детства запахи уходящего лета. Будто и не было проклятой войны. Такое же небо было и над ее родной деревней и запахи те же самые. Мария всегда считала себя атеисткой, но эту августовскую ночь вдруг всплыли в памяти обрывки фраз знакомых с детства молитв, которые читала мать. Мария вытащила из-за пазухи крестик и стала его целовать.

– Господи, упокой его душу в царстве своем небесном, – вспомнила она юное, почти детское лицо лейтенанта. – Спаси меня грешную рабу твою. Помоги мне вернуться домой, увидеть мамку, тятю, Наташку, коку Фаю, – шептала она простые, идущие из глубины души слова молитвы, и слезы текли по щекам, смягчая сердце. Вдруг чьи-то сильные руки обняли ее за плечи. Она испуганно отшатнулась и, обернувшись, увидела лицо Николая, белеющее пятном в полумраке.

Эту августовскую ночь она не забудет уже никогда. Ласковые прикосновения его тонких, длинных, но таких сильных пальцев. Сухие горячие губы, целующие каждый сантиметр ее молодого, гибкого тела, истомленного долгим ожиданием любви. Легкая боль, дрожь и сладкая истома, пробежавшая волной, захлестнувшей всю ее и лишившей на мгновение дыхания.

Так Мария стала походно-полевой женой или ППЖ, как брезгливо называли военнослужащих женского пола, даривших свою любовь на войне солдатам и офицерам. Вскоре Мария поняла, что беременна. Она старалась как можно дольше скрывать свою тайну.

История фронтовой любви, как правило, была короткой – если не смерть, то разлука во время или после войны. Будучи беременной, Мария несколько месяцев продолжала работать в госпитале, так как до середины 1944 года в Красной армии беременным женщинам не предоставлялось никаких официальных льгот при исполнении обязанностей. Но, в конце концов, все закончилось ее отправкой в тыл, что на языке военной канцелярии называлось «поездка по приказу 009». Рожать Мария приехала домой, в родную деревню Судилово и сразу же после родов вынуждена была вернуться на службу, но уже в другой – эвакуационный госпиталь, продолжив работать в нем до окончания войны. Свою новорожденную дочь Мария оставила на воспитание маме Анне Макаровне.

В 1945 году она была представлена к государственной награде СССР – медали «За боевые заслуги». В наградном листе от 13.05.1945 г. было написано: «За три года работы в госпитале 1318 показала себя отличной работницей по гипсованию. Наложила тысячи гипсов и лонгет высокого качества. Внимательная к раненым. Заботлива в отношении экономии перевязочного материала и гипса. Сэкономила тысячи бинтов, прибегая к многократной их стирке и рационально накладывает гипсы. Достойна к награждению медалью „За боевые заслуги“. Начальник госпиталя 1318 майор м/с (подпись) (Быков)».

Медаль Мария спрятала подальше от посторонних глаз и, демобилизовавшись после Победы из армии, решила в родную деревню не возвращаться. Она стыдилась своего фронтового прошлого, статуса ППЖ и внебрачного ребенка. Мария представляла, как будут судачить у колодца острые на язык деревенские бабы: «Знаем мы, чем они там занимались! Наших мужиков молодыми пиз… ми завлекали. Сучки военные!». Она думала, как будет переживать мать и с укоризной смотреть на нее; как будут смеяться над сестренкой Наташкой деревенские парни. Чего доброго еще и ворота дегтем вымажут.

– Страна большая, – думала Мария, – начну все сначала. Поеду на какую-нибудь стройку, а когда устроюсь, заберу дочку. Но быстро летели годы, а Мария так и не отыскала свое женское счастье, переезжая с одной народной стройки на другую.

– Ах, война, что же ты, подлая наделала, – так думала Мария, уезжая все дальше и дальше от городка, в котором осталась в детском доме ее дочка.

На фото в нижнем ряду Люся (4 класс, 11 лет) первая слева.

Базовая школа. Учителя: Александра Ивановна

Александрова и Клавдия Михайловна Иванова.

4 июня 1954 г.

Новости и слухи в детдоме распространяются быстро.

– К Люське Леншиной мать приехала, – с порога заявил, запыхавшийся и розовый от быстрого бега Вовка Шапкин. Все девчонки, как зачарованные, уставились на него широко распахнутыми глазами. Некоторые удивленно приоткрыли рты. Все были буквально потрясены и застыли в немом изумлении. В мастерской воцарилась гробовая тишина. Вовку распирало от гордости и собственной значимости, ведь он первый принес эту неожиданную новость девчонкам. Через минуту молчание было прервано, и на паренька обрушился шквал вопросов.

– А ты-то откуда узнал?

– А может и не мать вовсе?

– А ты ее сам-то видел?

– Какая она? Ты с нею говорил?

Вовка, приняв многозначительный и важный вид, принялся рассказывать, как он познакомился с «Люскиной мамкой».