Татьяна Леншина - Против течения. Книга первая

– Тетка Анна, твой мужик домой вернулся! Баушка Соломонида за тобой послала.

Грабли из рук выпали, стоит Анна, как будто приросла к земле. Очнулась, побежала до дому. У порога на минуту остановилась, перевести дыхание, да и боязно ей стало. Столько лет прошло. Из бочки деревянной, что под застрехой 25 25 Нижний, свисающий край крыши у избы. стояла, набрала в пригоршню воды, в лицо плеснула остудиться чтоб. В избу вошла, дрожит как лист осиновый.

Увидал Иван Анну, и слезы на глаза навернулись. А та не смеет и подойти к нему. Сам подошел, обнял, расцеловал со щеки на щеку, вдохнул забытый за время войны запах ее разгоряченного, пропахшего травным ароматом родного тела, аж голова закружилась. При матери не стал в губы целовать, будет еще время. Пока баню истопили, стол накрыли, гости стали собираться. Не каждый день такое событие.

На фото Иван Григорьев справа, первая четверть ХХ в.

После первых приветствий и благодарственной молитвы выставили на стол все, что есть лучшего в запасе: пироги с картошкой напекли, яишницу с салом, холодец с квасом, бражку да самогонку. Возвратившийся рассказывал, какие преодолел он труды, каких избежал опасностей. С искренним участием все семейство и гости слушали рассказчика. Иван же старался скрыть малейшее обстоятельство, могущее дать невыгодное понятие об его твердости духа, решительности да смышлености. Знал наперед, что в противном случае он потеряет доброе о себе мнение. Говорил Иван с гостями, а сам все на Анну поглядывал, любовался. Гуляли до поздней ночи, плясали под гармошку. Бабы частушки с «картинками» пели, ровно на свадьбе.

Спать легли в сенях 26 26 Нежилое помещение между жилой частью дома и крыльцом в деревенских избах. , на деревянной кровати, накрытой ситцевым пологом 27 27 Навес из холста или ситца, закрывающий кровать сверху и со всех сторон. от назойливых комаров. Всю ноченьку целовал-миловал Иван свою венчанную жену. Утром еле добудилась свекровь свою сноху. Так и зажили счастливо, в любви и согласии. А через некоторое время почувствовала Анна неладное – «на рубаху» не пришло. Обычно месячные она переносила тяжко, с сильной болью. Порадовалась Аннушка, когда они прекратились, поняла, что затяжелела. Однако постоянная тошнота была немногим лучше.

Беременность Аннушки стала радостным событием не только для нее и ее родни, но и событием в деревне. Как только живот заметен стал, родня и соседи начали обсуждать «брюхатую», гадать, кто же родится. В многолюдной избе у Григорьевых стало тише, бабы старались не ссориться, а мужики перестали ругаться и сквернословить. А чего «забожит» 28 28 Попросит. Аннушка, ей не было отказа. Старались чем-то вкусненьким побаловать.

– Анютка-то с лица располнела, живот широкой став, – строила догадки свекровь, – знать деуку принесет. Ну да ладно, первая пусть родится деука, нянькой будет. Разродилась бы токма 29 29 Только. , благословясь. Перестарок уж, двадцать пятой год ей нынча. Ты, Анютка, поменьше хватай, поотдохни-ко давай маленько, – наказывала свекровь работящей невестке, оберегая ту от тяжелой работы.

В последний месяц до родов у Аннушки начались сильные боли в спине. Свекровушка раза два в неделю сажала ее на печь и парила березовым духмяным веником округлившийся живот.

– Благослови Господи, – приговаривала свекровь, – дай благополучно разрешиться от бремени рабе твоей Анне.

За две недели до родов муж, стараясь, чтоб никто не узнал, огородами проводил Аннушку в родительский дом. «С брюхом ходить – смерть на вороту́ носить», – говорили в народе. Родные боялись, кабы не было от кого злого да завистливого сглаза, порчи или оговора.

Мать с отцом берегли дочку от всякой работы пуще глаза. Аннушка, оставаясь дома одна, думала, что да как будет? Роды были первыми и неизвестность страшила ее. Она горячо молилась, прося у Богородицы защиты для будущего дитя и легких родов у святой великомученицы Екатерины. 25 сентября ближе к вечеру начались первые схватки, стало тянуть внизу живота. Мать, услышав, как охнула Анютка, и, поняв, что пришло время родить, пошла за бабкой, которую в деревне прозвали Огафья-пупорезка. На улице потемки, дождь моросит, вокруг ни жуля 30 30 Никого. , так что прятаться от дурного глаза Соломониде Ивановне не пришлось.

– Доброго здоровьица, баушка Огафья, – перекрестившись на иконы и кланяясь, с волнением в голосе сказала Соломонида Ивановна. – Зашла бы ты нашу корову посмотреть, а то обещалась, а не идешь.

Повитуха, поняв, зачем к ней о такую пору пришли, быстрехонько собралась, и вместе женщины заспешили, чавкая лаптями по раскисшей от дождя тропке. Рожать Аннушку увели в приготовленную накануне баню. Мать вымыла, выскоблила ее «до бела», тятя протопил без лишнего жару, одымил внутри полынью с бессмертником, чтобы роженице легче было дышать. Бабка Агафья, нашептывая молитвы, бережно разглаживала, разминала напрягшееся от мучительной боли Аннушкино тело, растирала его сметаной.

– Терпи, андел мой, гора крута обрывчива, дырка 31 31 Вагина. болька, забывчива, – приговаривала повитуха. – Вот уж и головка показалась, тужся, андел, тужся.

Вскоре раздался писк младенца.

– С дочкой тебя, Аннушка! – приговаривала старая Огафья, обмывая девочку. – Славная какая! Как назовешь-то?

– Марией, коли батюшка в церкви благословит, – улыбаясь пересохшими губами, ответила Анна.

– Ну, баушка Огафья, будем за тя 32 32 Тебя. бога молить, – благодарила повитуху мать. – Вот не побрезгуй, возьми за труды, – и совала в руки бабушке десять копеек да узелок с караваем хлеба и пирогом.

А в избе в это время места себе не находил Аннушкин муж. Несколько раз порывался он к жене, но сильные руки тестя усаживали его на лавку.

– Куды? А ну, годи! – успокаивал тесть. – Не место мужикам видеть, как бабские дела делаются.

Но вот дверь отворилась и в избу вошла теща с завернутым в одеяло младенцем.

– С дочерью тебя, зятенек! – сказала она, устало улыбаясь.

Анна, измученная родами, лежала вместе с новорожденной за переборкой, на кровати. В кути мать накрывала на стол, брякая посудой.

– Ну-ко, Иван, испробуй кашку, – протянула она зятю отдельную миску.

Иван загреб деревянной ложкой кашу, прожевав, поморщился – каша была сильно перченой и пересоленной, но он ел ее беспрекословно. Знал – таков обычай. Мужик должен понимать, каково горько и солоно пришлось его жене. А впереди были бессонные ночи с колыбельными, крестины, первый зубок, первая улыбка и первые несмелые дочкины шаги.