Мария Давыденко - Дай мне шанс всё испортить

II

Хотя уже начался октябрь, Артём заявился в шортах, сандалиях и майке. Он словно только что приехал с курорта. Он был похож на туриста, который не переоделся в самолёте и вернулся в родной умеренно континентальный в одежде с тайского рынка.

– А я думал, не включить ли сегодня отопление?! И тебе норм? – удивился Платон.

– Так осень затяжная в этом году. Я плаваю до сих пор.

– Мне холодно просто это слышать.

Артём положил на стол пакеты с едой и достал из холодильника банку пива. Иногда хозяину просто хотелось двинуть ему по морде за подобную бесцеремонность. Он всегда чувствовал себя здесь как дома. «Он везде как дома», – вспомнил Платон и раздражение пропало. Он начинал понемногу привыкать к расхлябанности и наглости Артёма. «Я попросту перестаю обращать внимание. Странно, но люди, которые предпочитают просто хватать то, что им нужно, без лишних церемоний, это и получают. Ведь те, кто не способны брать всё без спроса, предпочитают молчать, когда вот такие экспонаты вторгаются в их жизнь и не обозначают границы».

По телевизору показывали новости. За репортажем о пожарах в Сибири последовал репортаж о побеге заключенных из женской колонии по время наводнения в Ленинске.

– Представляешь, они в нашем лесу. Кто-то оплатил им еду, так они слямзили мой квадрокоптер.

– Вот шлюшки!

– Придётся ехать забирать! Хочешь прокатиться на триптихе?

Платон поперхнулся сыром соломкой. Ему пришлось выпить полстакана воды, чтобы кашель прекратился. Потом он изобразил недоуменное выражение лица.

– Ты в порядке?

– Норм. То есть ты собрался ехать к уголовницам вызволять свой дрон? Ты в своём уме? Мало ли что там с этими одичавшими бабами случилось. Может, они тебя решат принести в жертву или просто пустят по кругу.

Они захохотали.

– Тогда ты точно должен со мной поехать!

– Ни за что! Проше купить тебе новый дрон.

– Вот всегда ты так! Этот квадрокоптер прошёл со мной огонь, воду и медные трубы. Он должен вернуться на родину!

«Какой старомодный! Привязывается к дрону! Сейчас всё можно заменить на лучшее. А он сентиментальный, да не по отношению к людям, а по отношению к технике. Будто сродняется с этими пластмассовыми штучками. Прямо как мой дед! Это из провинциалов ничем не выбить! Что-то вроде суеверия: старое проверенное лучше неизведанного, да и деньжата лишний раз тратить они не любят».

– Людей мало, и ты решил привязываться к вещам?

– Вещи сейчас принято экономить. И что нам, двум здоровым мужикам, сделает свора баб? К тому же, у меня есть оружие.

– Я смотрю, ты прям богатый парень! И триптих, и оружие, и антибиотики у него есть!

– Что сказать, апокалипсис – моя вторая жизнь.

– Однако ты живёшь на ржавой посудине и жрёшь мои продукты.

– Я экономный. И нельзя злить горожан своими цацками. Полгорода должны мне денег. Они все меня терпеть не могут, потому что считают, я должен всё давать им бесплатно.

– А я думал, что ты – всеобщий любимец.

– Это было до того, как я прикрыл кредит половине городе. Ну, так что, ты едешь?

– Тебя же не отговорить?

– Отстаивать свои права – святая обязанность каждого мужчины! Нельзя просто так спускать беглянкам кражу моего имущества. Иначе они совсем оборзеют.

– Или просто сдохнут с голоду, если ты им перестанешь продукты передавать.

– Я не настолько жесток. А вот зубы им пересчитать стоит.

Артём звучно откусил крекер. Хруст немного напугал хозяина: Платон не сразу понял, что возможно так громко хрумтеть печеньками. Это напомнило ему скорее взрыв петард. Он попробовал надкусить крекер ещё громче, но его попытка была больше похожа на шелестение полиэтиленовыми пакетами или комканье бумаги.

– Кстати, у меня сюрприз.

– Тёпа, мне уже страшно.

Гость выбрался из субмарины и вернулся через пару минут. У него в руках был чёрный котёнок. От его жалобного мяуканья у Платона мгновенно защемило в сердце. Он с возмущением подумал: «Почему он так нагло решает за меня, что мне делать, как проводить время, на что тратить деньги?! Что самое удивительное, почему я позволяю ему это?! Почему не пошлю его на все четыре стороны?! Да, да, нужно же с кем-то общаться. Как говорится, в двадцать третьем веке друзей не выбирают, кто остался, тот и остался. Тимур был моим лучшим другом, с ним у нас реально были общие интересы, он понимал всё, что я говорил и писал. Теперь его нет, а я зависаю с парнем, который назвал сына Тимьяном и притащил блохастого кота в мой дом».

– Что это?

– Я нашёл его на дереве. Он так орал, что я не мог не обратить на него внимания. У меня Розмарин, не могу себе взять. А у тебя в колонке на сайте журнала я прочёл ту хрень про чашку кофе по утрам. Пусть этого кота будут звать Эспрессо. Тебе будет кого кормить. У меня, кстати, есть отличный кошачий унитаз. Отдам почти даром.

– В общем, тебе перепала партия кошачьих унитазов, и ты решил приволочь мне черныша.

– Примерно так. Но вот тебе и маленький смысл продолжать день. Хорошо ж я придумал?

– И про себя не забыл. Я был собачником.

– Когда? В прошлом веке? Теперь ты кошатник. Люди меняются.

Артём сунул котёнка прямо ему в руки. Вышвырнуть пушистый комочек на улицу уже было бы совершенно бесчеловечно. Платон подумал: «Ладно, фиг с ним!»

– Сейчас установим унитаз и двинемся в путь.

– Ты ещё и за установку с меня сдерёшь?

– Копейки, ты же поможешь. Работа руками, кстати, идёт на пользу, а то совсем у тебя шарики за ролики заедут.

Невесть откуда возник набор инструментов. Платон вспомнил, что последний раз он прикасался к гаечному ключу в детстве, когда чинил триптих с отцом. Никогда он не чувствовал себя настолько живым. Тогда он впервые и в последний раз чувствовал себя полезным. Именно тогда его распирало от значительности того, что он делает. Больше никогда он не испытывал ничего подобного, даже когда произносил речь на вручении премии. Это всё было сумбурно, неосязаемо, абстрактно, а осознание своей силы не приходило. Но теперь Артём вернул ему это давно забытое чувство. Они несколько часов возились с кошачьим унитазом, и за это время Платон ни разу не вспомнил о том, что у него депрессия, впервые за долгое время ему не было скучно, он был чем-то занят. И эта возня казалась ему куда более важной, чем то, что он сочинял в последнее время. «Ты можешь сочинить всё что угодно, но ты никогда не сравнишься с парнем, который может сам починить машину. И ты никогда не будешь полезнее парня, который может заставить что-то снова работать. Он, словно волшебник, оживляет почившие автомобили, унитазы, эмоции. И почему эти люди могут во всём разобраться? Да, они ни фига не видят отличий между метафизикой и диалектикой, но, блин, они морально чувствуют себя куда лучше, чем те, кто вдаются в подробности. А рядом со мной вся техника начинает вести себя непредсказуемо, или я просто тот ещё юзер. Да, в экстренных ситуациях выбрали бы точно его, а не меня, какой бы я ни был творец».