Ярослав Полетаев - Три миллиметра

Раздались выстрелы слева и справа, очень громкие, тревожные. Михаил заметил одну мишень, очень похожую на ту, что описывали сержанты во время обучения, прицелился, как умел, и нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел последовал, похожий на хлопок, но невероятно громкий. Михаила оглушило, и только равномерный высокий гул теперь стоял в его ушах. Автомат дрогнул, толкнул стрелка в плечо, но молодой человек лишь сжал его сильнее.

Стрельба началась, и тишина надолго покинула округу. Всюду теперь раздавались выстрелы одиночные, затем очереди и потрясающее эхо от них, звучали окрики командиров и наблюдателей. Михаил целился и стрелял. Оглушённый ярым звоном, в странном упоении он крепко сжимал холодную сталь автомата, казавшуюся прежде чужой и опасной, а сейчас ставшую близкой и приятной. Вопреки обстановке и происходящему, суетному волнению офицеров и окружающих Михаил испытывал лёгкое и необъяснимое наслаждение, благодатное спокойствие, что передалось ему от беспощадного и смертоносного оружия.

Патронов на первую стрельбу выдали всего пять, а потому действие скоро завершилось. Раздалась вновь команда, и офицеры подняли белые флажки. Михаил отодвинул затвор и показал Кутузову пустой патронник.

– Молодец, Родионов, теперь стал солдатом! – насмешливо проговорил Кутузов. – А теперь вали отсюда быстро, идиот.

Простая брошенная глупым лейтенантом фраза подействовала удручающе на молодого солдата. Родионов тут же пришёл в себя, а вся былая радость улетучилась. С грустью вспомнив своё положение, возвратившись в серую действительность, он поднялся и медленно зашагал обратно к вышке, держа в руке автомат. Сейчас он, несмотря на повсеместную обыкновенную спешку во время стрельбы, совершенно не торопился, эти двадцать метров как будто шёл с достоинством, словно показав окружающим, чего он стоит.

Стрельбы, несмотря на небольшое количество боеприпасов, продлились несколько часов. Поочерёдно бойцы выходили из строя, надевали бронежилеты и шлемы вслед за своими товарищами, получали патроны и отправлялись стрелять. Те, кто уже отстрелялся, отправлялись в учебные классы на занятия по баллистике, разборке автомата и прочие. Однако места скучным лекциям в головах курсантов уже не было, все мысли их были заняты полученными впечатлениями, и они охотно делились ими и переговаривались между собой. С давних времён похожим образом был организован учебный процесс курсантов разных родов войск, и для многих поколений день первой стрельбы становился символичным долгожданным посвящением в военное дело.

Так и все сослуживцы Родионова, и он сам, вскоре забыв высказывание Кутузова, испытали удовлетворение и облегчение от выполнения ответственного дела. Каждый из них, как бы там ни было, отстрелялся без больших осечек, при том никто не пострадал, так что все, кроме старшего начальства, остались довольны исходом стрельбы. На обратном пути взвод шёл бодро, старательно чеканя шаг. Пресыщенные чувством исполненного долга, солдаты шли с сознанием, что они отныне стали действительно военными, имеют некоторый опыт и знание военного дела.

– Как отстрелял, дружище? – спрашивал на обратном пути Родионов Масленникова.

– Отстрелял, что и сам не понял. На троечку, говорят, – отвечал тот.

– Как будто все на троечку, я слышал. Но я не уверен, что в тот бинокль можно было рассмотреть чего-нибудь, да и мишени не меняли после каждого бойца. Там должно быть отверстий в них три десятка, а наблюдатели такие же ротозеи, как и мы, – говорил Родионов и смеялся, такое хорошее у него было расположение духа.

– А как ещё мы могли отстрелять, если стрелять никто не умеет? Даже эти, кто учит, не знают ничего. Что они вообще там делали пять лет в своём училище?

– Они меньше знают, лучше спят.

– Вот уж точно. А на восьмом рубеже вообще не было мишени! Что за армия!? – смеялся с ним Масленников.

– Слушай меня! – кричал Дубовиков, когда первый взвод вошёл в злополучный лесной участок, прикрытый со всех сторон плотными рядами сосен, – Поскольку вы мне сегодня хлопот доставили и вели себя плохо, будем качаться! Садись, взвод! Шагом марш!

Всё расстояние по лесной тропе, изрытой корнями седеющих деревьев, взвод прошёл гуськом, держа в руках автоматы, с подсумками, штык-ножами и прочим снаряжением. Уставшие и вспотевшие, разогреваемые ещё палящим солнцем, глотая пыль, изнывая от жажды, солдаты из последних сил боролись с этой напастью. Они кляли Дубовикова и плевались в его сторону, охая от тяжести усилий, тащили стонущего Башмака и кляли его тоже. Они шли так гуськом долго, растянувшись на сотню метров, едва перебирая ногами, опираясь на приклады оружия, цепляясь за землю руками, пока, наконец, не вышли к асфальтированной дороге. Тогда только Дубовиков, опасаясь возможного появления штабных командиров, скомандовал подняться, но через секунду приказал бежать. Это не было запрещено правилами и походило на марш, так что оставшиеся восемьсот метров до казармы взвод преодолел бегом. В расположение курсанты врывались и мчались сразу же к умывальникам, где, истощённые, грязные и мокрые, припадали к кранам с холодной водой. Они жадно глотали, толкая друг друга, наполняли фляги, поливали шеи и головы. Когда им казалось, что вот жажда утолена, они с полминуты переводили дух, а после опять с остервенением принимались пить, и так продолжалось снова и снова.

Днём двадцать четвёртого июля, когда рота строилась на обед, в расположение вошёл младший сержант Игорь Романович Авдиенко. То был второй сержант первого взвода, находившийся до сих пор в выездном карауле. Вместе с одним пехотным лейтенантом он уехал из полка в конце июня. Где-то под Владимиром они приняли состав вагонов с ракетами и сопровождали его в Ашулук, а обратно везли ракетные комплексы. Выездной караул представлял собой офицера-начальника караула и в данном случае четырех младших сержантов – часовых, которым предоставлялся один жилой вагон в эшелоне. В их обязанности входило обеспечивать охрану состава в ходе остановок поезда. Подобное дело в учебном полку считалось серьёзным, крайне ответственным и даже в некоторой степени почётным. Многим попасть в караул казалось пределом мечтаний, для этого совершался весьма продолжительный отбор часовых среди солдат всего полка, а назначали по итогу лишь четверых.

Авдиенко вошёл быстро, уверенно, как входит полноправный хозяин в своё жилище, возвратившись из дальнего похода. Он небрежно сбросил на пол автомат, бронежилет, отстегнул от вещмешка обтянутый зелёной тканью хаки шлем. Оглядев мимолетно роту, он растолкал солдат и прошёл во второй кубрик, свалился на свою кровать. Фоменко, Миронов первые подошли к нему, за ними и остальные сержанты. Обнявшись, они с радостью поприветствовали друг друга.