Ярослав Полетаев - Три миллиметра

– Вперёд, вперёд! – раздавались крики.

Наконец ряды атакующих приблизились на расстояние десяти метров к первой цели – передовому вражескому окопу. Полуметровый замаскированный бруствер ещё преграждал солдатам путь туда, но за ним – все знали – уже окоп, и в нём – враг.

– Стой! Гранаты к бою! – раздалась команда, и в ряд лежащие солдаты потянулись за гранатами. То были большие сосновые шишки, которые они собрали заранее.

– По команде! Раз, два, три! – прокричал один из сержантов, стоящих в стороне, и бойцы стали бросать за бруствер шишки, зажимая уши.

– Взвод в атаку! Ура! – скомандовал Кутузов, и оставшаяся часть взвода поднялась в полный рост, устремляясь к окопу.

– Ураааа! – раздался боевой клич.

Курсанты преодолевали последние метры до окопа, переваливались через бруствер и расстреливали врагов.

– В ножевую!

– Бей, коли! Аааа…

Родионов оказался незаметно в бегущей толпе и, не успев замедлиться, спрыгнул на всей скорости в окоп, едва удержавшись на ногах. Размахнувшись, он ударил зазевавшегося врага прикладом, а другого заколол штыком прямо в грудь, разворачивая штык в плюющейся кровью плоти влево, нанося рваную рану, как его учили.

– Рубеж взят! Занять оборону! Приготовиться! Враг не дремлет! Приготовиться к отражению контратаки! – скомандовал тут же Кутузов, стоя на бруствере, как только солдаты заняли передовой окоп.

Тут же курсанты отреагировали и припали к стенкам окопа, выставили вперёд автоматы, отыскивая противника. Всюду взмывала пыль, песок со стенок окопа прилипал к вспотевшим ладоням, намокшие вещмешки тянули вниз. Солдаты наблюдали за следующим рубежом, по шеям их сбегали холодные капли дождя и пота, уши закладывало, и противогазы душили.

– Взвод, первые номера пошли!

И вновь зелёная одичалая толпа пришла в движение. С усилиями выбираясь из глубокого окопа, новобранцы поднимались и перебегали, падали, перекатывались. Родионов, повесив автомат на шею, приподнялся на руках и выбрался из окопа. Едва видя что-то перед собой, он побежал, петляя, вперёд. Дышать ему становилось всё тяжелее, стёкла противогаза запотели, и ничего уже не было видно далее пяти метров. Родионов упал на землю, откатился и вжался в неё всем телом, схватил её руками, положив перед собой автомат. Прошли лишь несколько минут с начала занятия, но его ноги устали под весом ноши, от сбивчивого бега они точно стали свинцовыми и не слушались. Михаил, лёжа на холодной мягкой земле, чувствовал, как капельки дождевой воды впитываются в его китель снизу и сверху, и тот становится влажным и тоже тяжелеет. Михаил вдруг ощутил, как что-то сковывает его дыхание. Он попытался сделать вдох, другой, но лишь маленький глоток кислорода попал в лёгкие, и он продолжал задыхаться. «Снять противогаз, вдохнуть свежий воздух, вот что нужно», – думал он про себя. «Нет, нельзя! Никакого свежего воздуха вокруг нет, там только отравляющий газ, всюду вокруг, там всюду – смерть». Лёжа так, обняв автомат, изнывая от жары, сырости и усталости, он сквозь перепачканные стёкла видел чёрную землю – близкую, цветущую, желанную, словно возлюбленная женщина. Он видел также как молодая травка в сантиметре от его лица слегка колышется на ветру и угадывал в том дыхание самой жизни.

«Впереди ещё пятьдесят метров продвижения, ещё пятьдесят метров» – думал он.

– Вторые номера пошли, вперёд! – раздалась команда.

Тактическое занятие, выдуманное в загадочном порыве Кутузовым, длилось всего двадцать минут. Так мало в обычной жизни и мало в далеком детстве, когда игра в войну была невинной дворовой забавой. Хотя не было в действительности над головами курсантов ни свистящих, пахнущих смертью пуль, ни звенящих свирепых осколков, не было даже газа или дыма. Всё равно молодым солдатам было и сложно, и страшно, и разные важные мысли появлялись в их головах. Многие тогда ощутили, какой может быть война, даже её маленький и короткий эпизод, осознали, чего стоит мир, те усилия, которые приложили прежде их деды и отцы для того, чтобы не было войны.

Двадцать восьмое июля, суббота, стало особенным днём. То был день присяги пехотного полка, и, хотя танкисты никак не были задействованы в том, праздник коснулся их также. С самого утра в полку происходило необычайное оживление, мотострелки все были чистенькие и разглаженные, идеально подшитые, и ботинки их лоснились на солнце. Офицеры блистали в изящной парадной форме, значки на их кителях и у некоторых награды отливали радужным светом. Множество гражданских лиц с раннего часу стало прибывать в полк и занимать выгодные места на плацу. Зевающие по сторонам солдаты восторженно наблюдали за миловидными улыбающимися девушками в ярких летних платьях, неустанно провожали взглядами полные всевозможных съестных припасов сумки, которые родители и старики охотно волокли любимым чадам.

– Смотри, какая красотка! Не идёт, а пишет! – говорил кто-либо в компании танкистов, стоящей на улице, или плотно толпящейся у окна.

– Меня больше будоражит сумка вон той скрюченной бабули, должно быть там килограммы пирожков и всякой вкуснятины! – говорил Скорев, провожая голодным взглядом туго набитую сумку, и все смеялись над ним.

– Ты всё готов променять на жратву, тебя и присяга не интересует, а ты просто хочешь живот набить! – дразнил его Кириллов, и все поддерживали шутника безудержным смехом.

Суета и всяческая подготовка наводились изумительные. Офицеры с командами солдат сновали туда-сюда, приносили на плац столы, разные папки с документами, устанавливали звуковую аппаратуру. Внутри казарм всё также было занято различной деятельностью. Солдаты приводили в бесподобный порядок свой внешний вид, получали автоматы, повторяли слова воинской присяги. Сержанты были весьма рады происходящему оживлению, пинками подгоняли нерасторопных бойцов, собирали компании вокруг себя и травили байки. Танкисты, в субботу обыкновенно производящие уборку казармы, из-за мероприятия освобождались от многих обязанностей и предоставлялись едва ли не на целый день самим себе.

– Собираются, как будто парад победы проходит! – рассуждал Прокофьев, когда первое отделение первого взвода почти в полном составе расположилось у окна и внимательно следило за происходящим.

Около девяти утра пехотный полк был готов к предстоящему событию. Плац оказался заполнен до отказа ротами и ровно, по линии окружен неисчислимым количеством гражданских. Вся эта пёстро-нарядная гурьба народа с видеокамерами, цветами и подарками, шумливая и разрозненная, составляла разительный контраст с неподвижными, словно застывшими стройными колоннами молодых солдат. Лишь в начале колонн их однообразный зелёный оттенок разбавляли белоснежными рубашками офицеры.