Анатолий Рубцов - Время Каина

Он проснулся от ощущения, что в постели, рядом с ним, кто-то есть. Это было слишком необычное ощущение, чтобы сознание Петровича, пусть даже в условиях глубокого сна и, вероятно, последствий не менее глубокого опьянения, оставило его без внимания и не отправило сигнал в соответствующий отдел центральной нервной системы для немедленного пробуждения.

Проснувшись в абсолютной темноте, ничего еще не вспомнив, он инстинктивно прислушался – и правда, услышал рядом с собой чье-то посапывание. Такого с ним не случалось уже лет сорок. Он всегда предпочитал спать один. Редкие нарушения этого правила были связаны с упоминавшимися выше матримониальными намерениями, а потому теперь ассоциировались им в качестве опыта негативного. Кто же это мог быть? Он осторожно, чтобы не разбудить человека, оказавшегося рядом, протянул руку и, наткнувшись на что-то мягкое, теплое, упругое, мгновенно определил, что это часть женского тела. Впрочем, мысль о том, что посапывание – легкое и безмятежное – может принадлежать мужчине, он даже не рассматривал. И все же, кто это мог быть? Воспоминания про очаровательных обитательниц Элизиума, сакральные обряды и последующие райские наслаждения давали представление о числе претенденток на место в его постели, но абсолютно не указывали на ее личность. Кстати, голова его, хоть и не содержала данных по поводу соседки, была удивительно ясной, будто он и не выпил литра полтора шамбертена, а перед тем еще несколько бокалов вина, – доза для него просто смертельная, исходя из сегодняшних возможностей. Да и общее состояние организма нисколько не соответствовало этой дозе – наоборот, было полное впечатление, что каждый из литров и миллилитров выпитого пошли ему исключительно на пользу, придав ощущение необычайной силы и способности свернуть горы, если потребуется. И действительно: ночью он их сворачивал – теперь он был уверен в этом (но с кем, хоть убей, не мог вспомнить). Да, он испытал потрясающее впечатление от собственного тела, когда, проснувшись, почувствовал себя полностью здоровым, то есть у него нигде ничего не болело, а дышалось так легко и радостно, как, наверное, бывало в молодости. Вот с этим чувством – как в молодости – он и заснул снова…

Проснувшись опять (часа через три, должно быть, согласно его ощущений), он первым делом прислушался: дыхания рядом не было; тогда он протянул руку и понял, что соседнее место в постели освободилось. Только после этого он решился повернуть голову, чтобы убедиться: незнакомка, разделившая с ним постель этой ночью, покинула ее, оставив лишь смятую подушку как напоминание о себе, а на ней – темный волос, изогнувшийся в виде знака вопроса. И вмятина на подушке, и знак вопроса хорошо были видны в сумраке, уже разбавленном жиденькой белой краской тумана, разлившегося в воздухе спальни, а значит, подумал Петрович, согласно понятиям этого дома, наступил день и значит, хочешь не хочешь, пора вставать. Поднявшись с кровати, он, голый – бледное пятно, утопленник в темной воде омута утреннего света, – покрутил головой, желая отыскать свою одежду или что-нибудь подходящее для прикрытия наготы. Одежды не нашлось, зато обнаружились почти новые сандалии его размера – они стояли у кровати, терпеливо ожидая хозяина. Он обмотался простыней, обул сандалии и прошелся по комнате – размахивая руками, выпячивая грудь, выбрасывая ноги в сторону, – чтобы понять, насколько надежен его наряд. Он чувствовал себя, как никогда, прекрасно – вот почему танцующей походкой подошел он к постели, снял волос с подушки и тщательно обследовал его. Петровича интересовал цвет, длина и даже запах волоса. Потом он приник к подушке, на которой провела ночь незнакомка; глубоко втянув в себя воздух, он не почувствовал привычного головокружения – лишь томящий запах женщины, такой же, как у волоса, запах, напоминающий аромат раздавленной земляники.

Он открыл дверь спальни, вышел в неизвестность – и столкнулся с женщиной, как машина с машиной на перекрестке в густом тумане. Инстинктивно обнявшись, чтобы поддержать друг друга, они оказались лицами на расстоянии поцелуя, и конечно, он узнал женщину – это была Кло.

– Ну и движение тут у вас, – сострил он, раздумывая, не поцеловать ли ее в самом деле. Не решившись на поцелуй, он принюхался к запаху ее волос. Они пахли скорее прелыми листьями, нежели земляникой.

– Смотреть надо, – беззлобно ответила Кло, отстраняясь от него.

– Да как же смотреть, когда тут темнота хоть глаз выколи?

– Тут свет везде. Ты что не видишь? – она указала на серую краску, разлитую в воздухе, на клубящиеся облака тумана, на мерцающие разноцветные звездочки, неизвестно что сулящие Петровичу.

– Ну ладно, раз уж ты оказалась на моем пути… объясни мне, где тут у вас что. Мне хотелось бы принять душ и, конечно же, найти одежду. Не могу понять, куда она подевалась?

– Одежду отправили в подвал, – пожала она плечами – как будто в этом доме лишать гостя одежды подразумевалось само собой.

Петрович в недоумении посмотрел на нее:

– В подвал? Почему в подвал?

– Там архив. Все ненужное сдается в архив.

Ненужное? Ну да – он вспомнил разговор с Аной, – она ведь говорила, что теперь ему нельзя покидать их дом.

– Послушай, я как-то по-дурацки чувствую себя в этой простыне.

– Представь себе, что это не простыня, а тога.

– Ну да, я уже представлял. Пусть тога. Но я все равно по-дурацки выгляжу. К тоге надо привыкать, наверное, с полвека.

– Вовсе не по-дурацки. Ты отлично выглядишь. Взгляни на себя в зеркало. Честно говоря, я не ожидала такого результата. – Она приподняла руку и кончиками пальцев провела по его щеке.

Его удивил этот чересчур ласковый для полузнакомой девчонки жест.

– Ты права, мне нужно побриться, – пробормотал он. – Где бы найти зеркало?… Хотя как побреешься без станка?

– Не надо бриться. Тебе очень подойдет борода, – взглядом ценителя она окинула фигуру Петровича.

– Я старый уже. Найди себе кого помоложе, – отшутился он.

– Глупый, я намного старше тебя. Если хочешь знать, на моих глазах строилась пирамида Хеопса. В молодости я много времени провела в Египте.

– Ого! – удивился Петрович. Хотя что странного, если она – Клото, дочь Ананке.

– Что касается дýша и всего остального… Видишь огоньки: красные, зеленые, желтые, – их много, в разных комбинациях. Это как надписи. Ты скоро научишься их понимать. Вон смотри: пять синих – твоя спальня, три красные – душ; одна – туалет; три зеленые вдалеке – это столовая. Я бы с удовольствием приняла душ вместе с тобой. Только сейчас меня ждет мама. А ты прúмешь душ – и иди в столовую. Я буду тебя там ждать.

(Значит, она будет его ждать!..)