А. Миров - 23:11

В любом случае наказание за уродство неизбежно. Так и я, справедливо обвинённая в противодействие прекрасному, от каждого удара исхожу на трещины. На сухие морщины под мокрыми глазами. И всё никак не разобьюсь. На две кривые половины, которые и тогда не перестанут болеть.

– Перестань! Ты не можешь плакать! Ты же умная! – Агата грубо сдавила мою руку, надеясь отодрать её то ли от моего заливающегося слезами лица, то ли от агонизирующего в истерике тела. – Я надеюсь, это алкоголь, а не моя ошибка в тебе! —не сумев остановить мои рыдания, она брезгливо поёжилась и уставилась в окно: то самое, прелестный вид которого составляет тяжёлая, как моя жизнь, штора.

– Почему? – любопытство на секунду спихнуло жалость к себе с пьедестала. – Почему умные не могут плакать?

– Потому что им не из-за чего, —не повернувшись, равнодушно пояснила Агата.

– Приятно, – помолчав, всхлипнула я. – Что именно ты считаешь…. Считала меня умной. Пусть и недолго. У меня ещё такого не было….

– Ты будто про первый секс рассказываешь, – усмехнулась горничная.

– Не, там из приятного был только конец. И речь ваще не о члене.

Мы синхронно заржали, ибо для посмеяться и захихикать были слишком пьяны, уставши и накалены одновременно. Не самые женские звуки сыпались изо рта, давая мозгу остыть и привести себя в порядок. Давай, дружочек, собери свои слабости да запихни поглубже в своё жирное тельце. Я не хочу разочаровывать её. Именно её. И, видимо, только её.

– Я понимаю, что тебе было больно, – неожиданно начала Агата. – Всем великим людям когда-то было больно так, что хотелось творить низости. И они творили. Их ругали, а они ругали себя больше в стократ. Их унижали, а они, посыпая голову пеплом, сыпали сверху ещё больше самоуничижения. В ответ на побои резали себе вены. В общем, как могли стремились обогнать мир в причинении себе зла. И это, наверное, хорошо. Это правильно. Иначе не получится разбудить величие. В похвале и комфорте оно мирно дрыхнет внутри всем довольного человека. У кого-то так и не просыпается. И это печально. Печальнее, чем причины пробуждения.

– Что мне делать? Чтобы стать…. Великой? – непривычное для меня слово далось с трудом, и виной тому вовсе не красное сладкое.

– Не давать величию уснуть. Не возвращай себя туда, где тебе было плохо. Судьба уже достаточно надавала тебе по пятой точке. Поэтому не садись – будет больно, лети – лети вперёд, подальше. Как можно дальше. Со временем найдёшь силы изменить высоту. Так, чтобы они, все они тебя не достали. Им останется лаять на тебя снизу, как тупым псам на НЛО.

– Не понимаю, как, – я обессилено опустила голову на ладони, – Хочу, очень хочу…. Но как? Как это сделать?

– Верить! Верить, что это всё – чудовищная ошибка. Тебе выдали не ту хату: эти ободранные обои, вонючий туалет и вечно орущие соседи-алкаши —чья-то чужая реальность, не твоя. А пока должен прийти риелтор с извинениями и компенсацией, думай, почему так произошло?! Где ты не досмотрела?! И собирай манатки, которые ты, очевидно, успела разложить, чтобы с полным правом плакать над несправедливостью.

– Эти твои потрясающие аналогии…. После них, конечно, очень хочется жить. А есть ещё что-нибудь по существу? Чтобы в этом мире жить не только хотелось, но и моглось.

– В этом мире существует женская вселенная. Зная это, ты не просто можешь жить, ты будешь жить так, как захочешь. Выбирать сама, а не хавать то, что подсунули.

– Женская вселенная?

– Да, вселенная, которую ошибочно называют мужским миром. На самом деле всем правят женщины. Мы! Ты! Запомни это! Ты решаешь, будет мужик счастлив или страдать упырю до кривого деревянного креста с его уродской фоткой. Ты выбираешь, прощать или наказывать.

– А насилие?

– Я же сказала – ты выбираешь…. Прощать….

– А ты?

– А я – наказывать.

– То есть, не смотря на то, что мы женщины, – моё лицо выдало что-то наподобие ухмылки, – У нас есть выбор?

– Именно.

– Так почему ты выбрала этот номер? Эту профессию?

– Потому что осознать, что ты сама дура, лучше в сраной коробке, чем в вышитом бархатом ларце. Быстрее доходит, знаешь ли. И надольше хватает. В идеале—на всю жизнь. Мне надо было собраться…. С мыслями. С собой. Драя каждый сантиметр заблёванного ковра, я вычищала себя, свою жизнь. От того прошлого, которое сама, сама! Позволила заблевать. Не просто стояла и смотрела на блюющего, а предварительно сама напоила его рвотным. А потом ещё благодарила. И хвалила. Дорогой, ты такой молодец! Милый, ты абсолютно прав!

– Что-то это не очень на тебя похоже.

– А на тебя похоже – жить с маменькиным ублюдком, закрывая глаза на его измены? Просто так! Даже не за деньги, не за какие-либо другие ништяки типа ювелирки и имущества?!

– Нет! Не похоже! Да и унизительно это как-то – терпеть насилие за ништяки!

– А терпеть насилие бесплатно —венец гордости? Или гордыни, когда упиваешься чувством самопожертвования, грациозно распуская сопли разбитым в кровь носом?!

– Но а те, кого изнасиловали – тоже сама дура виновата?

– Скажем так, тоже сама. А дура не дура – судить не берусь. Если человек жизнь кладёт на то, чтобы вырастить одуванчик – дурак он или садовод?

– Так одуванчики же и так растут повсеместно! Меня, когда бабке на лето в село сбагривали, так я, не разгибая поясницы, до вечера на грядках плясала, эти одуванчики выдёргивала, чтоб её урожаю не мешали.

– Ну о том и речь.

– То есть они сами выращивают насилие?

– Не с нуля, но интенсивно, так сказать, продолжают семейное дело.

– Офигеть! Просто офигеть! Слава Богу, это не моя история!

– Вижу. Вот поэтому я тебе и рассказала про женскую вселенную. Потому что я увидела, что тебе можно помочь. Ты не смирилась. Не приняла добровольное служение существу с членом как смысл своей жизни.

– А те, кто принял – им помочь нельзя? Совсем-совсем? – мозг отзывчиво подогнал череду много виденных и часто слышанных историй о незавидной судьбе знакомых и незнакомых женщин, отчего слезам в глазах стало нестерпимо тесно.

– Нельзя! Если женщина добровольно выбирает страдать – чем ей тут можно помочь?

– Как чем?! Ну…

– Ну?

– Ну объяснить, что…

– Что? Что она не права? Знаешь, сколько таких?! Не правых. И предлагаешь каждой навязывать свою волю?

– Почему – свою?!

– Потому что это мой выбор – быть свободной. Они же предпочитают сидеть и плакать за «каменной стеной». Предварительно лишившись руки и сердца. Думаешь, этим ветеранам семейного счастья нужна другая жизнь?

– Наверное, ты права….

– Наверное, – усмехнулась Агата.

– Ты счастливый человек, – покачала я головой, расплёскивая по кухне восхищение.

– Да ну? И в чём же по-твоему заключается счастье?