А. Миров - 23:11

В моей обители никакой технической составляющей не было, если не считать подаренного вместо чаевых калькулятора. Но, следуя известной поговорке про коня, я предпочитала на него не смотреть. Мне больше предпочиталось думать. Шлёпая тапком по горбу особенно вздувшегося под столом линолеума, я беззастенчиво прихлёбывала из кружки. У меня не было задачи излечить сутулый пол от сколиоза. Мне просто нравилось отбивать такт. Так-т.

Так-то вовсе и не удивительно, почему хозяин отдал этот номер Агате. Ну кого ещё сюда можно заселить? Разве что совсем непринципиального бродягу, которому что дождь с неба, что душ с потолка. Но подобный контингент охрана гоняет от гостиницы, едва учуяв сочный аромат залежавшейся бездомности. Нет, ну вряд ли она с ним спала. В смысле с хозяином. В смысле вряд ли он с ней спал. Зачем? Когда под рукой свежие устрицы на фига точить вчерашние пельмени? Хотя.… Кто вообще пробовал эти устрицы? Я лично нет. Видеть видела, но, глядя им в глаза, выбор делала в пользу условных пельменей. Больно эти устрицы незнакомые. Пусть и красиво выглядят. Вдруг тут тот же принцип? Но мы же о хозяине говорим. А какие у мужиков могут быть принципы?

В очередной вечер пятницы я звонко заполняла нутро чаем и с удовольствием лупила ногой вздутого сколиозника. Впереди выходные, а это значит придётся работать не покладая не только рук. Швабре и тряпкам лучше вообще позабыть про горизонтальное положение. У кого-то суббота и воскресенье – это бесконечные переезды из-за стола на диван и обратно, а у нас….

А у нас с самого утра моющие средства льются рекой, не поспевая за водопадами алкоголя, бурлящего в по будням вполне себе скучных гостях. Закуски шастают в паре с официантами по номерам, разбавляя стайки проституток и просто не обременённых иными делами дам. Принужденный к труду и обороне персонал при любом удобном случае несётся в укрытие. А тем, кому побег по смене не положен, истово молятся на обещающий похмельное затишье понедельник.

По вине душевной отзывчивости я снова поменялась с Валентиной Степановной. Ей, видишь ли, с внуком в цирк надобно культурно развиваться. А с меня, понимаешь ли, и местного цирка хватит. Все эти забавные клоуны подшофе, фокусы с превращением человека в животное, пока, спасибо, без смертельного исхода, ну и прочие выступления падающих большие надежды талантливых деградантов.

Я обречённо пихала ложкой пузо чайного пакетика, размышляя о завтрашнем веселье. Ну о том самом, когда реально весело, правда, реально не тебе. Краски не сгущались, краски застыли бетоном. Губы самостоятельно вытянулись в трубочку, выказывая наивысшую степень осуждения бытия. И не знал сей процесс конца и края, но тут вдруг откуда ни возьмись в мою голову рухнуло ощущение абсолютной любви. Ко всему. Начиная от этого дешёвого чая, утоптанного в неведомый материал, и заканчивая проживающими в «У Стасона» бухими антиэквилибристами: мастерами терять равновесие на самых наировнейших поверхностях. И где-то в середине, естественно золотой, мирно расположился сей номер. Семейная двушка, тихонько разлагающаяся от испражнений сверху и яро бурлящая жизнью извне. Эдакая сумасшедшая старуха с кошками в руках и тараканами в башке, при виде которой любому нормальному человеку хочется то ли шарахаться, то ли шарахнуть. Любому. Нормальному. Только не мне.

Густые как клубничное желе эмоции распластались по бесцветной действительности. От яркости этих разводов с не привычки резало глаза. Хотелось недоумевать и улыбаться. Едва я остановилась на варианте втором, как в кухню неожиданно вошла Агата. Её обычно равнодушно лицо перекроило изумление. Она, не глядя, поставила пустой поднос в раковину и, усевшись напротив, тихо спросила:

– Ты чего?

– Я? Ничего, – выдавилось сквозь улыбку.

Простая горничная некоторое время изучала мою первокатегорийную физиономию, потом, усмехнувшись, выдала:

– Не бывшего ли поминаешь?

– Кого? – её слова выдернули из насыщенного позитивом отупления.

– Алёшу своего.

– Пфф, не!

Я смачно отхлебнула из кружки, ни сколь утоляя жажду, сколь смачивая ощущение, что меня оскорбили. Я тут, понимаешь, в кой-то веке да в лучших чувствах, а она мне про Алёшу.

– Точно? – собеседница хитро прищурилась.

– Точнее, чем золотые часы Стасона.

– Тогда вернёмся к началу. Ты чего?

– Я? – прохрипело моё величество, подавившись недоумением. -Ничего, я же сказала!

– Я слышала, что ты сказала, —Агата проигнорировала моё раздражение. -Слышала лучше, чем ты.

– И? – от незнания, как закончить предложение, я решила всем своим видом давить вопросительность.

– Ты ответила «я ничего». И это очень плохо.

– ???

– Ты должна была сказать «Я – всё!», понимаешь?

Приняв моё отрицательное покачивание головой, Агата терпеливо пустилась в объяснения. Настолько терпеливо, что у меня совсем не осталось сомнений в моём умственном недоразвитии.

– Ничего – это ничего! Пустота. Вакуум. Брешь. Теперь осознаёшь, кем ты себя именовала?

– Нет, но я, – из моего рта посыпались робкие оправдания, – Имела в виду, что….

– Ты должна иметь в виду, – передразнила меня горничная, – Что ты – всё! Понятно? Что бы ни случилось, ты – это всё!

Суббота проворно перерезала горло расслабленной пятнице. Кровь, напитавшись свободой, немедленно сошла с ума и ринулась царапать чёрно-белую плёнку неба. Под вялое бормотание деревьев и возмущённый щебет птиц раненая сменила статус на покойная. Напавшая самодовольно заняла свято место и, ничтоже сумняшеся, приступила к ликвидации компрометирующих следов. Небосвод неохотно поддавался очищению: густо хмурился и пару раз пробурчал, что намерен перейти к рыданиям. Однако всё обошлось. Умытая до последнего облачка синь обречённо предстала перед новым днём, смирившись с неподсудностью победителей.

Коварство первого выходного так и осталось за плотным куском ткани, вынужденным терпеть погоняло Штора. Обидно, наверное, но ни мне, ни Агате даже в голову не пришло обеспокоиться благополучием дня предыдущего. Так бывает: когда рот сильно занят словами, мозг, игнорируя любые багажи, линяет отдыхать. Агатины часы ещё как-то пытались на что-то такое намекнуть, но мы беззастенчиво придавались болтовне, не думая о преступности времени.

Не могу сказать, что я узнала о своей соседке более того, что мне и так было известно. Но я точно уверена, что мы сблизились. Какое-то приятно навязчивое ощущение родства кружило под чешуйчатым потолком. Хотя Агата и говорила много, будто сама жизнь заставила её переквалифицироваться в тамаду, личного во всей этой куче фраз и эмоций было меньше, чем толка от найденной в номере сбежавших клиентов норковой горжетке. Во-первых, то, что этот облёванный кусок меха называется горжетка, открыла для меня Нина Степановна. Во-вторых, даже в очищенном виде сей клад мне жизнь не облегчил: это тебе и не щедрые чаевые, на которые я откровенно рассчитывала, это мне и носить некуда да и не с чем. Однако, прикольно. Вот если совсем не кривить душой. И, вроде ж, никогда оно мне ненужно было…. А вдруг пригодится?