А. Миров - 23:11

Наверное, Тамара Ильинична уже рассказала Марье Павловне, что видела меня на вокзале. Не помню, кто из этих выдающихся деятелей местных СМИ давно помер, но точно знаю, что на общественное доверие сей факт никогда не влиял. Люди, обозначенные государством как моя семья, были в курсе, что я мешала зевать проводнице. Самостоятельно и больше судорожно совала ей всё, что получалось отложить в копилку со дня своей первой затяжки. Сумма значительно превышала стоимость билета на самолёт, хоть и была разбита на мелочь. Уставшая от стука колёс женщина в мечтах видела себя как раз стюардессой, поэтому отпиралась недолго.

Так проводница вокзала и проводники сплетен больно надавали родителям по чувству стыда. Экая незадача: вырастили проститутку. Ну, а кто ещё удумает дезертировать из доброжелательного лона благополучной семьи? Только ненасытная до плотских утех девка. А мальчик бы никогда так не поступил! Взять семью того же усатого дяди Георгия: вот там наипрекраснейший ребёнок, счастливящий родителей круглосуточно и без выходных. Да что говорить, не только родные и близкие, тут ещё чужие далёкие и недалёкие в полном восторге от чудо-чада. И бежать эталонному сыночку никуда не надо, кроме как со школы домой, аккурат к ежевечернему смеху.

А разве могут дела обстоять иначе у человека с именем Георгий? У какого-нибудь Жорика да, вполне себе, но у Георгия?! Нет, не для того всяк стар и млад обстоятельно инструктировался относительно недопустимости сокращений. Побоку речевые дефекты, свойственные многим двуногим юного и слишком неюного возраста. Я – дядя Георгий, и отпускать удила своих принципов не намерен! Вот сейчас потреплю тебя по крохотной макушке, поэму седую руку и пойду домой дружно смеяться. Такая мы образцово показательная семья. Естественно, у такого человека родился в ночь недочь. Сыночка! Папина гордость, мамина радость, соседская зависть.

Подумаешь, мальчонка сразу после списков первокурсников угодил в полицейский участок за хранение и распространение запрещённых веществ, это, как говорится, не считается. Вот в нашей семье вообще дочка! Девка, посмевшая покинуть отчий дом. Не благодарное отродье. Ни достоинства, и неудивительно. А теперь ещё и неясно, кого бить: её за причинённый моральный ущерб, себя по рукам или по тому месту, что не смогло благополучного дитятку сотворить, или, может быть, тревогу: всё ж таки маленький человек пропал?! Хотя…

Ну какой это человек? Разве нормальные люди так поступают?! Вот как найдётся, так сразу и получит на радостях по всем местам: мягким и твёрдым. Беспокойства тоже лучше отложить, ибо сие тождественно признанию проблемы и, как следствие, в перспективе общественному порицанию. Остаётся душить негодование, биться головой о стены, пока никто не видит, и с милой улыбкой пояснять особо внимательным к количеству членов семьи, что дочерь отправлена к бабушке-дедушке. В слепо-глухо-немую деревню. Подальше от соблазнов такого несоблазнительного города. По факту даже городка. По всем фронтам далёкого что от первой, развратной, столицы, что и от второй, культурной. Но вы ж «её» знаете – свинья везде грязь найдёт.

И я нашла. Себя. В городе-коктейле из телесной нищеты и духовного богатства. Где собственно и накрыла меня по прошествии вереницы лет моя выдуманная реальной семьёй биография. Мне зачем-то понадобилось залезть в прошлое. Казалось, блажь, спонсируемая сытостью бытия. Думала, раз я добилась того, что той мне было не впихнуть в слово «невозможное», то почему бы и не поинтересоваться, как живут те, кто относился ко мне без слова «вера».

Вот вечно пьяный сосед дядя Лёша себе не изменял, поэтому вместо денег каждый месяц я инкогнито благодарила его, так сказать, натурой: продукты, одежда и, главное, сигареты. Не те самые, что без фильтра, а вот эти, которые сейчас держу в руке. А я, как выяснилось, всё так же живу в деревне, работаю учителем то ли труда, то ли физкультуры – какая ирония: два моих самых «любимых» предмета. Ещё я вышла замуж и воспитываю детей тире внуков. В общем, всё как у всех. Ведь это и есть жизнь, правда, мама с папой? Другого не дано.

А я смогла себе позволить. Другое. Было очень сложно – вот так вот просто начать позволять себе. Себя. Память не до конца стёрла программу «Я – девочка», но сознание отрезало продолжение «для битья». Помогла череда случайностей, что неукоснительно сопровождает, если и не наверняка знающих, куда двигаться, то как минимум тех, кто абсолютно уверен, что надо хотя бы идти. Без полного среднего и даже неполного высшего я устроилась горничной в гостиницу «У Стасона». Если ли необходимость раскрывать тайну имени хозяина?

Чуть позже за хорошую работу и, что больше вероятно, за неплохой внешний вид к моей должности прилепился довесок «1категории». Но ликовать от родства со свининой или десятком яиц особо было некогда: из-за словесной прибавки грязная работа чище не стала, просто изменилась окружающая ту работу среда. Я перестала, вытирая пот чахлым рукавом посеревшего от депрессии халата, ползать по бесконечным коридорам и слишком конечным ступенькам. При этом соответственно приказу я обязана была избегать клиентов и прочих посетителей. Видимо, хозяин не хотел, чтобы кто бы то ни было своим хандрическим одеянием испортил гостям послевкусие от обильно позолоченного убранства. Так и скакала я с ведром на перевес по гостиничным лесам и весям, воровато оглядываясь на каждый шум.

Вместе с первой категорией в моей горничной жизни появились достойная форма и долгожданное равноправие: теперь в мои обязанности вменялась уборка номеров, и, если гость внезапно возвращался, я не спешила раствориться в неизвестном направлении. Всего лишь спрашивала, могу ли продолжить и при положительном кивке собственно и продолжала. Я получила право существовать, пусть и ограниченное – без доступа к минибару и страдающей засорами джакузи. Отошла ещё на метр от сущности предмета, в свойствах которого только необходимость угождать и оправдываться. Причём оправдываться скорее для фона, чем во имя интереса тех, кому велено угождать.

И, если моя профессия кажется придуманной специально для брошенных хромым аистом в подвал и найденных в гнилых кочанах, то вы не правы. Ключевое здесь – профессия! Иными словами то, что любимая семья выбивала из меня как должное, здесь оплачивается, оспасибивается и иногда поощряется щедрыми чаевыми, отслюнявленными вчера заблевавшим раковину клиентом. Я больше не мишень для насилия. Я часть трудового отряда, что предупреждён о последствиях флирта с жильцами и вооружён шваброй и тряпками.

Но, ежели всё так прекрасно, зачем я вернулась туда, где о благополучии вещает только телевизор? Чаще о чужом, реже об ожидаемом нашем – том, что обязательно свалится, стоит лишь поставить галочку напротив нужной фамилии. Ответ был настолько неприятен, что очевидеть его хотелось ещё меньше, чем любимую семью.