Александр Лепещенко - Смешные люди

Это был идеалист, готовый защитить свой идеал.

Игорь Алексеевич окончил тот же университет, что и я.

В 90-е работал журналистом. Последних же десять и, пожалуй, самых плодотворных лет был госслужащим.

Он встречался со многими. Со всеми теми, с кем у высокопоставленного чиновника неминуемо бывают встречи, хотя бы только на страницах газет. Гулевич знал не только симптомы, но и способы лечения политических и социальных болезней. Его аналитика имела вес.

Он без самоумаления говорил о чиновниках, что, мол, трудятся «казусные головы, любуясь, как художники, крючковатой строкой».

Гоголя вообще вспоминал часто: и когда готовил что-то вкусное, и когда рассказывал о людских пороках.

«Все христопродавцы, – возмущался Игорь Алексеевич. – Один только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья».

«Все на всех влияют», – бывало, повторял Гулевич.

Кто же повлиял на него самого?

Мама, конечно. Но даже она не повлияла больше, чем дед Иван.

Был такой случай. Служил дед в авиационном полку, и война уже вышагнула в Германию. И нужно было иметь точную картину, чтобы включить в работу бомбардировщики и артиллерию. На самолёт установили фотоаппараты, и Гулевич, снимая, должен был пикировать над немецкими позициями.

Когда самолет приземлился, техники ахнули – около двадцати пробоин. «И как только дотянул?» Вот за это «как» и представили Ивана к высокой награде – ордену Красного Знамени.

История имела продолжение.

Вскоре из штаба прислали майора, которому для получения ордена требовалось участие в боях. Его посадили к Гулевичу воздушным стрелком. Иван же, вместо того чтобы повести самолёт плавно, устроил болтанку. Офицер облевал всю машину. А вылет был абсолютно безопасный, ни «мессершмиттов», ни огрызающихся зениток.

Потом, на аэродроме, Гулевич, угрожая пистолетом, заставил штабиста вымыть самолёт. Штабист донёс об этом, конечно. И старший лейтенант Гулевич награду не получил, да ещё десять суток ареста схлопотал. А вот майор без ордена Красного Знамени не остался.

Иван и раньше проявлял характер.

Начинался 1937 год.

Парень только переехал с родителями в Сталинград. Пошёл купить циркуль, а жил недалеко от центрального универмага. И когда возвращался, его обступили пацаны из соседнего дома, человек восемь или десять. Хотели, значит, побасурманить в карманах…

– Первому, кто сунется, – выхватил Иван циркуль, – глаз вон.

Пацаны посуетились немного и разошлись.

После этого выскочил слух, что Гулевич связан с бандитами и опасен. В общем, до окончания десятилетки все боялись его тронуть.

Таким был Иван Гулевич.

Это он научил внука сохранять человеческое достоинство. Научил шевелить мозгами и понимать происходящее. И внук воспринял формулу: «Я есть суверенное государство». И когда надо, давал сдачи.

Прицыкина получала её не раз. Она глядела на своего обидчика, поджав побелевшие губы. Он отвечал ей долгим серьёзным взглядом. Честолюбие съедало Ирину Сергеевну, подобно недугу. Но Гулевич по обыкновению и не думал отступать. А ведь Прицыкина была всесильным вице-губернатором. Цеповяз без неё и шага не мог сделать.

– Игорь Алексеич, так нельзя! – вступался за Прицыкину шеф. – Вы должны соблюдать правила.

– Вы требуете от меня соблюдения правил, – парировал Гулевич, – как дети требуют повторения всех подробностей сказки.

Цеповяз, злясь, заикался и отводил взгляд. Гулевич же оставался мрачно-спокойным. Спустя время всё повторялось.

…Насупились деревья в саду, запахло дождём, и я вернулся в дом. Часы в гостиной пробили одиннадцать. Вот-вот должен был появиться мой друг.

Почему-то иногда с особенным азартом пытаешься уверить других в том, в чём и сам не уверен.

Сейчас бы я согласился, чтобы и меня уверили в том, что Гулевич придёт. Уже и закат раскололся, и алые блики заплясали в пруду, а его всё не было. Но вот какая-то тень, словно испуганная птица, скользнула между деревьями. Показалась парусиновая, колеблемая ветром куртка. Игорь Алексеевич обошёл пруд и, свернув к дому, вскоре был на веранде.

Мы поздоровались.

– Быть владельцем этих документов, – кивнул он на знакомую жёлтую папку, – довольно обременительная привилегия.

– Вам угрожают?

– Думаю, что да, – сказал он, и что-то в его голосе заставило меня взглянуть на него повнимательнее: он беззвучно смеялся, да так, что это вызывало недоумение.

Я вздрогнул, как бы пробуждаясь от задумчивости, и заметил:

– Игорь Алексеич, вы сейчас, как нашкодивший студент.

– Студент, говорите? А я давно собирался спросить: вы у профессора Смирнова учились?

– Нет, у Млечко… Александр Владимирыч моим научным руководителем был.

– Тему-то интересную брали?

– Жизненную, я бы сказал… Районная газета как тип издания.

– Точно, вы же в районке начинали.

– Да, и корреспондентом поработал, и редактором.

– Ну а я с «Вечёрки»… так в журналистику вошёл. А что это была за история с выборами? Вроде редакцию даже обыскивали…

– Нет, типографию. Впрочем, ко мне домой тоже два сержанта заявились, хотели, чтобы я проехал с ними…

– Проехали?

– Знаете, так меня разобрало… выходной день, а тут эти двое из ларца, одинаковых с лица. В общем, наладил я их… Тогда шла избирательная кампания, я поддерживал действующего главу Христенко. Против него все местные богачи объединились, мошну потрясли – сбросились деньгами. Наняли юриста, и тот сумел под Христенко подкопаться. Избирком юристу, конечно, пособничал и главу с выборов снял. Потом, правда, суд решение это отменил, да выборы прошли… Ну а меня с самого начала один из николаевских «кошельков» уговаривал скинуть главу, сулил за это место сохранить. Так сказать, покровительствовать.

– И вы отказались…

– Отказался, ушёл из газеты. А напоследок выпустил номер, где всё как есть рассказал землякам: и о Христенко, и о «кошельке» – покровителе, и об подтасовках избиркомовских… Потому и типографию обыскивали, что хотели тираж изъять… не успели, я его распространил. У меня ведь была редакционная служба доставки, свои почтальоны. Когда типографию ночью зря перетряхнули, то участковым было приказано ловить почтальонов. В общем, и моих сотрудников потиранили. Выборы же закончились по сценарию местных богачей, в кресло главы они своего посадили. Народ потом ему прозвище придумал – «Джоконда».

– Джоконда?

– Да, всё время улыбался. По-моему, он начал это делать ещё тогда, когда я заявление принёс.

– Выходит, вы за убеждения заплатили…

– Только не говорите мне, что своей судьбой… Я потерял лишь место.

– А потом в Волгоград уехали?

– Почти сразу. Повезло, устроился в книжное издательство. Ну а примерно через полгода мне предложили возглавить главную городскую газету. Остальное вы и сами знаете.