Ксения Нихельман - Я буду помнить

Они оба поднялись, продолжая беседу, только голос Егору теперь не принадлежал, как и собственные руки, которыми он отодвинул ее стул, выпуская из-за стола. Совершенно случайно коснулся ее обнаженного локтя, совершенно случайно ее лицо на уровне его груди, совершенно случайно он вдохнул аромат ее духов, и уж точно совершенно случайно ее глаза так близко к нему. Он провожает ее до двери. Увидимся на интервью, напоследок говорит она. Увидимся, отвечает он, я могу вас подвезти до работы? Меня ждет водитель начальника, улыбается она. Да, водитель, с горечью вторит он. Что же? Увидимся? – переспрашивает. Увидимся!

Опустошенный, с проявляющейся головной болью Егор возвращается за рабочий стол. В кабинете все еще витает запах Эммы, у него кипит кровь, пальцы дрожат, он продолжает слышать ее голос, будоражащий его. Он упирается локтями в стол, закрывает лицо руками и трет пальцами лоб, виски, будто пытается вместе с головной болью выдавить воспоминание об Эмме. День испорчен, его душевное равновесие испорчено, его спокойствие летит к чертям. С закрытыми глазами он откидывается на спинку кресла, прижимает ладони к груди и напряженному животу – успокаивает. Боже, когда в последний раз он испытывал подобные чувства? Как же одновременно хорошо и отвратительно он себя чувствует! Он способен на чувства, он живой, он хочет женщину, он хочет Эмму! И как же неожиданно, как внезапно на него навалились эти чувства, словно кирпич на голову. Как ему теперь с ними быть? Как успокоить? Как объяснить глупому сердцу, что не все, что оно желает, может стать его?

Егор с трудом разлепил глаза. И может быть, ему привиделось или это игра воображения? Он протянул руку вперед и коснулся постороннего предмета на своем столе. Ручка Эммы. Она оставила ее здесь, рядом с ним. Зачем? Забыла? Нет-нет. Она не из тех, кто оставляет собственные вещи на чужих столах. Она оставила ее ему, для него, чтобы именно он возвратил пропажу. Егор прижал ручку к губам, ощущая тепло в тех местах, где ее держали изящные женские пальцы.

К ресторану, в котором должны были снимать интервью, Егор приехал рано. Он никогда здесь не бывал, ему было неловко. Он сообщил свое имя администратору, и тот с широкой улыбкой провел его к забронированному месту на втором этаже ресторана. Егора поразила красота зала, залитого солнцем; маслянистый свет, словно размеренными волнами, перекатывался из угла в угол, от окна к окну. Интересно, где наше место, размышлял он. Конечно, у окна. Он будет давать интервью на фоне своего родного Щегловска, который подобно птичьему крылу свободно раскинулся за стеклом. Он чувствовал гордость, не за себя, а за отчима и маму. Он чувствовал горечь, что отчима больше нет.

Егор волновался, то и дело облизывая языком пересохшие губы. Этой ночью он плохо спал, у него раскалывается голова, и не помогает ни одна таблетка. Непрекращающийся стук дверей, быстрый топот официанток, приближающийся звук острых каблуков – все отдается в голове. Он пытается отвлечься, разглядывая в окно утренний Щегловск.

– У вас отличный галстук, – слышит он и в ответ бормочет невнятное «спасибо», поднося руку к вороту рубашки. Смех заставляет его поднять голову и убрать руку от свободной от официальной удавки шеи. Сегодня он просто в любимой рубашке и костюме.

– Эмма.

– Вы рано пришли.

– Да, так получилось.

– Плохо спали? – заметила она.

Егор не знает, что ответить. С ней он как на ладони. Разглядывает ее жадным взглядом, теперь-то он уж точно запомнит, как она выглядит; не пропускает ни один изгиб ее тела, плечи, руки, бедра, колени – его ладони горят, будто обжигаясь об нее. Ну же, Егор, что с тобой происходит? Возьми себя в руки!

– Сейчас ребята подойдут, – игнорируя его затянувшееся молчание, говорит Эмма.

– Какие? – удивленно спрашивает он.

– С аппаратурой.

Ах, да, телевизионщики всякие. Егор выставляет себя все глупее и глупее.

– Вы кое-что забыли у меня прошлый раз, – он достает ее ручку, протягивает. Кроме того, по-идиотски надеется, что она кончиками пальцев коснется его пальцев. Эмма загадочно улыбается, ее глаза блестят. О чем она думает, глядя на него? Нравлюсь ли я ей или же она мной играет? Что же творится в ее красивой голове?

– Спасибо, – поблагодарила она, касаясь кончика ручки, не задевая его пальцев, и хочет добавить что-то еще, но телевизионщики уже шумно поднимаются по лестнице. – Кажется, начинаем. Готовьтесь.

И прежде чем начать запись, она низко наклонилась через весь столик и ладонью поманила Егора к себе. Он подался вперед, задерживая дыхание. Ее низкий голос опалил кожу его шеи. Не волнуйтесь, все будет хорошо, прошептала она, просто представьте, что кроме меня больше никого нет.

Она отстранилась от него так же мимолетно, как до него дошло ее сообщение. Только он и она… В полном отчаянии он пошарил по пустым карманам в надежде найти хоть одну сигарету. Выйдя из ресторана, он непременно купит пачку и выкурит ее полностью. Именно так он и сделает.

– Может, все-таки лучше было отснять в моем кабинете? – после интервью спросил Егор, наблюдая за тем, как парни складывали свои камеры. Эмма сделала ему знак подождать, не спешить уходить.

– Лучше, – отозвалась она. – Но ресторан платит нам за ролик, мы рекламируем его.

– Получилось неплохо?

– Вполне сносно. Только вы поменяли все ответы на вопросы, которые мы с вами обсудили.

– Да, я посчитал, что так лучше.

– Если уж вы так посчитали, – протянула она и кивнула своим коллегам, собиравшимся уходить.

– Вы остаетесь? – тихо спросил он.

– Вы против?

Он помотал больной головой, даже слишком энергично, отчего она засмеялась.

– Выпьем за ваше интервью?

– Да, с удовольствием, – раньше времени обрадовался он, вспомнив, что под окнами, на парковке, его ждет автомобиль.

Они трижды выпили за ролик, стукнувшись наполненными апельсиновым соком фужерами. Эмма сказала, что любит апельсиновый. Егор выпил залпом, не дыша, как в детстве противную горькую микстуру, которую достаточно лишь наскоро пропустить в желудок, чтобы не почувствовать ее вкуса. Он постарался удержать невозмутимое выражение лица, не дав ему скривиться.

– Что-то не так?

– Все хорошо, – сквозь зубы процедил он. Однако дрожь озноба подло выступила на коже. Егора передернуло. – Честно? – она кивнула. – Ненавижу апельсиновый. И у меня на цитрус аллергия.

– Вот как? И все-таки вы его выпили, – она закусила нижнюю губу. – Ради меня еще никто так не жертвовал.

Сперва Егору подумалось, что Эмма иронизирует над ним, высмеивает, но заметив ее взгляд, абсолютно новый, доселе ему незнакомый, понял, что она наконец сняла маску с лица. Она коснулась его запястья, пропустив пальцы под манжет рубашки: