Марина Белякова - Стать архитектором!

– Да, конечно, Ольга Викторовна, сейчас принесу, вы пока чайку попейте, а то мы прямо сразу к делу, у вас чай совсем остыл. Давайте, я горячего налью, чайник на этой печке прекрасно держит температуру.

Марша убежала вскрывать тайник. Вернулась с толстым конвертом.

– Вот мы с вами, Ольга Викторовна, ведем расследование, а на самом деле, может, это вовсе не секрет, и обо всем даже соседи знают. Сколько лет они тут жили, общались же, наверное, между собой.

– Да, вот именно, уж на счет того, где работали, когда приехали, скорее всего, смогли бы рассказать. Да и наследница дома, по-видимому, в курсе.

– Мы все полулегально делаем, мне у хозяйки неудобно спрашивать, хотя, наверное, наши попытки узнать о судьбе выдающегося человека объяснимы, ведь его талант даже Корбюзье отметил.

– Я практически все перевела и половину, где-то, оформила. Вот, что хотелось уточнить, – Ольга Викторовна заинтересованно разглядывала подлинник, – действительно, одно из писем без подписи и почерк другой, очевидно, это послание Вульфа Грэте.

Она передала Марше пачку стандартных листов писчей бумаги. Тексты были отпечатаны на пишущей машинке. Причем сначала на немецком языке. Марша вопросительно посмотрела на Ольгу Викторовну:

– У вас есть печатная машинка с латинским алфавитом?

– Да, конечно, ведь для меня немецкий язык – второй родной.

– Что вы говорите, Ольга Викторовна, расскажите, пожалуйста, ну хоть в общих чертах.

– Рассказать могу, в общих чертах будет уместнее, ведь сейчас мы по другому поводу собрались, и не хочется отвлекаться. Все достаточно тривиально: мои предки, бабушка и дед, сразу после февральской революции семнадцатого эмигрировали в Берлин, где они прожили до конца тридцатых годов. Там родилась моя мама, а перед войной, когда победила национал-социалистическая партия, они уехали в Швейцарию, просто повезло. Дедушка был известным врачом-хирургом, его пригласили работать, он принял предложение, и это спасло нашу семью. Всю войну они прожили в Берне, там моя мама встретила польского юношу – пианиста Виктора Марциновского, они полюбили друг друга и поженились, а сразу после окончания войны у них родилась я. Потом мы все вернулись в Германию, точнее, в ГДР. Я с детства занималась музыкой и балетом, мечтала учиться в Советском Союзе. В то время между нашими странами были налажены культурные связи. В 1962 году я поступила в балетное училище имени Лавровского в Москве. Успешно закончила его. Меня даже приглашали в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, но сразу дали понять, что примой я не буду, светил только кордебалет. Когда руководство здешнего музыкального театра предложило поучаствовать в новой постановке «Щелкунчика» в роли феи Драже, я не раздумывая согласилась, а потом осталась в труппе солисткой. В этих краях жили мои предки, мне показалось правильным обосноваться здесь. Не знаю, какова была бы моя судьба, останься я в Москве или в ГДР, но жизнь сложилась так, как сложилась. Я все время интересовалась прошлым России, поэтому, когда из-за травмы в тридцать девять лет мне пришлось выйти на пенсию, трудоустроилась в государственный архив и параллельно начала учиться заочно на историческом факультете университета. Должность моя довольно спокойная, есть возможность почитать, покопаться в старых документах. И еще мне важно, что работа в основном сидячая, я травмированную ногу не перегружаю.

– О, Ольга Викторовна! Вы никогда не жалели, что уехали из Германии?

– Ну, на счет этого нет. Меня воспитывали в любви к России, к ее культуре. Родители гордились своими корнями. Моя карьера балерины сложилась удачно, я объездила много городов и стран с гастролями. Всегда на виду, в окружении поклонников, здесь я встретила своего будущего мужа, вечная ему память. Жалеть мне не о чем, молодость была яркой, несмотря ни на что. Теперь тебе понятно, почему я именно тот человек, который требуется для перевода этих писем? – Ольга Викторовна засмеялась, – нашла ты специалиста по любовной переписке.

Марша взяла первый напечатанный лист.

«Mein lieber! Nur ein paar Tage sind vergangen, seit unserem letzten treffen, aber wie vermisse ich Sie! Nichts geht in den Kopf, ich Stelle mir nur die wiese, den Teppich, die Sonne und dein lächelndes Gesicht vor. Ans Herz und lösen, keine Kraft. Wie ich alles gerne für nur eine einzige Gelegenheit geben würde, Ihr lächeln wieder zu sehen, hören Sie das klopfen an der Tür und Ihre: „Greta, Greta, gehen Sie auf die Morgendämmerung zu schauen!“. Wie ich dich für diese frühen Besuche hasste, als du mich erwacht hast, hast du mich nicht schlafen lassen und wie ich jetzt bereue, dass ich dich abgelehnt habe! Obwohl ein paar Morgengrauen wir noch zusammen trafen!» Ich hoffe, Sie haben mich noch nicht vergessen. Ich Wünsche Ihnen Glück. Ich respektiere Ihre Wahl.

Greta, 1931 jahr, Januar».

«Мой дорогой! Всего несколько дней прошло с момента нашей последней встречи, но как мне не хватает вас! Ничего не идет в голову, представляю только луг, ковыль, солнце и ваше улыбающееся лицо. Сжимается сердце, а разжать его – нет сил. Как мне хотелось бы все отдать только за одну единственную возможность увидеть вашу улыбку, снова услышать стук в дверь и ваше: „Грэта, Грэта, идемте смотреть на зарю!“. Как я ненавидела вас за эти ранние визиты, когда вы будили меня, не давали мне спать и как теперь я жалею, что отказывала вам! Хотя несколько рассветов мы все-таки встретили вместе!» Надеюсь, вы еще не забыли меня. Желаю вам счастья. Уважаю ваш выбор.

Грэта, 1931 год, январь».

– Ольга Викторовна, я хочу смаковать письма понемногу, имея возможность подумать, но меня просто разрывает желание узнать сразу все.

– Найди в себе эти силы, читай медленно, растяни удовольствие, а сейчас покажи-ка мне дом и участок. Да, какой вид-то из окна, не выходя можно нагуляться!

Они надели хозяйские галоши и пошли в сад. Осень – прекрасная разноцветная пора. На черной земле, как мазки художника-пуантилиста, разбросаны листья. Стволы деревьев темные и графичные, по-особенному заметные. Небо синее-синее, несколько редких пухлых облачков подвешены к нему так скромно, чтобы украсить, но не перетяжелить декорацию. Вокруг тишина. Ни жужжания насекомых, ни пения птиц. Осень.

– Какая долгая в этом году осень, вон уже ноябрь скоро, а листья еще не опали, радуют нас своей разноцветной палитрой. Да и тепло вполне.

– Я всегда выделяла весну, апрель и только тут по-настоящему полюбила осень. Может, конечно, этому поспособствовала солнечная сухая погода. Близость к природе – это здорово!

– А что, у тебя с одной стороны соседей нет?

– Нет, там парк начинается. Вернее, парк располагается дальше, а здесь он как раз переходит в такую дикую, свободную фазу.

– Не страшно одной в большом доме, да без соседей?

– Ой, Ольга Викторовна, не пугайте меня. Конечно, если кому надо залезть сюда, то залезут. Это без труда.

– Может, тебе собачку подыскать?

– Да что вы, Вермикулита за глаза хватает, он и то у меня в запустении, на подножном корму иногда, – Марша показала рукой на промчавшегося мимо довольного кота, который пытался поймать невидимую жертву. Он с разгона пробежал вертикально по стволу яблони, развернулся, также стремительно спустился вниз, и боком, боком поскакал куда-то к забору. Марша и Ольга Викторовна расхохотались от этого неожиданного представления.