Ольга Неподоба - Душа января

Так случается. К сожалению.

Потом было одиночество, приукрашенное внешним комфортом и глубоким внутренним безразличием. Как будто моя душа холодно и отстраненно наблюдала за бесцельным течением жизни ее пустой оболочки. Приходил новый день, и я старательно пытался прожить его, добить побыстрее, заполнить какими-то ненужными сущностями, что-то делать, как-то быть, но одновременно понимал, что все это потеряло всякий смысл. Когда мы были вместе, у нас была вечность. А теперь она… кончилась.

Поэтому… Первое время с новой женой я ощущал счастливую благость спокойствия. Боже мой, она была надежна как королевская гвардия, спокойна и мудра как индейский вождь. Она многое прощала, она сводила на юмор мои попытки агрессии, она была близка к совершенству, честное слово. Я ощущал, какое это наслаждение, когда ты точно знаешь, что будет через минуту, через час, через год, а не живешь на пороховой бочке, готовой взорваться от любой мелочи типа «ты невнимательно смотришь кино, которое я хотела тебе показать, поэтому ты ни во что не ставишь мой богатый внутренний мир…». А далее скандал на полночи, слезы, обиды… примирения.

Мы хорошо жили с новой женой.

Но однажды я начал чувствовать, что состояние, «когда ты точно знаешь, что будет через минуту, через час, через год» – начало меня откровенно пугать. Наши дни походили один на один. Со временем мы практически перестали разговаривать о чем-то, кроме бытовых мелочей, потом… мы начали ссориться. Причем, я отчетливо понимал, что нарочно провоцирую ее на ссоры, нарочно все делаю назло, потому как только когда мы ругались, в наших отношениях появлялась хоть какая-то жизнь! Хоть какой-то живой нерв, хоть что-то… Не скучное. Похожее на настоящее.

Мы ругались, но как-то мудро и уравновешенно, мы оба вовремя останавливались, чтоб не зайти за черту, мы все-таки старались друг друга не обижать всерьез. Поэтому наши ссоры протекали куда более безопасно, но и примирения не были… такими сладкими.

С каждым унылым днем, с каждым пресным и эмоционально скудным конфликтом становилось все более и более ясно – я никуда не уйду от нее. И это не вызывало никаких сомнений. За время после развода, да и за эти пять лет новой семейной жизни, я полноценно усвоил – для меня одиночество страшнее всего, я боюсь одиночества. А искать кого-то еще я не стану, потому как прекрасно знаю, что даже если я поменяю хоть десять жен, никто и ничто не заменит той бешеной энергии ушедших дней, когда рядом была та, с которой мы так яростно делили пополам мир и вселенную… С которой рвали друг друга на куски… С которой мы были так счастливы!

Или просто молоды… Или просто молоды…

Так подошло время осознания какой-то неминуемой обреченности, и у меня стали появляться мысли о самоубийстве. Я еще раз хочу повторить – я действительно ничего не собирался с собой проделывать… эдакого. Мои мысли были словно тихие и уродливые мечты незадачливого школьника о том, как будут рыдать над его могилкой учителка-обидчица и отличница-задавака. Эти убогие думы не захватывали меня, не были навязчивы, они просто приходили иногда, как приходит попрошайка к закрытой двери, и робко стучались в мой разум, даже не ожидая ответа.

Уйти, исчезнуть, раствориться… Исчезнуть, чтоб не было ни больно, ни одиноко, чтоб лучше не было никак, чем ТАК ХОРОШО, как мы жили.

Теперь ближе к сути моего повествования…

Уже третий год у нас жила кошка. Простая беспородная кошка, правда, необыкновенной пуховой красы, обладательница поразительно огромных глаз и многогранно стервозного характера.

Кошки мне всегда нравились больше, чем собаки – собаки преданны человеку по определению, они будут обожать хозяина только за факт его существования. Мне всегда это казалось скучным – преданность как данность. Впрочем, как и в человеческих отношениях. Кошки мне были как-то ближе по духу, с ними не просто, они сложнее и интереснее, их чувства еще надо заработать! Кошка не будет любить только потому, что кто-то рядом и кормит ее. Должно произойти что-то необыкновенное, какая-то особая магия, чтобы однажды этот своенравный комок шерсти с хвостом стал нуждаться в тебе, но не как в источнике корма и тепла, а как в необходимом элементе своего существования. А когда это происходит, то и сама «пушистая душа» становится немножко иной – не «просто животным», которому от людей нужна еда, тепло, кров, да чтоб погладили иногда для разнообразия, а созданием более осмысленным. Я не знаю, как это назвать, «очеловеченным» существом, что-ли, которому нужно нечто большее, что находится уже за гранью «животной сути». У них, «измененных», есть свой, особый характер, им важнее всего общение и внимание, присутствие рядом со своим… кем? Какое слово тут можно применить? Хозяином? Да как-то не отражает это слово смысла той жизненно важной привязанности, которую испытывают некоторые животные к некоторым людям. Поэтому, наверное, правильно будет сказать так: «Им важно присутствие рядом своего ЧЕЛОВЕКА». Единственного человека, в котором так нуждаются, без которого отчаянно скучают. И никакие миска и подстилка никогда не заменят им того, кого они любят.

На самом деле, такие животные глубоко несчастные создания. Они оторвались от своей природной сущности. И если простому, обычному домашнему любимцу в случае чего можно найти других хозяев и пристроить в добрые руки, то такие несчастные, как моя кошка – погибнут от тоски. Их не спасут никакие «добрые руки» – кроме единственных в мире рук «своего человека».

И вот к чему было это долгое предисловие. Когда однажды вечером я мужественно выдерживал очередной натиск унылых самоуничтожительных мыслей, мой взгляд случайно упал на дремавшую рядом кошку, и я вдруг четко и ясно понял одну простейшую, но спасительную мысль… А если я сдохну, как она будет без меня? Моя женушка, конечно, не выкинет ее на улицу, она даст ей поесть и так далее, но кошке нужен я, нужна моя любовь и мое присутствие. Она нуждается во мне. Я понял, что на свете есть существо, которому я действительно нужен. И никаких самоубийств, даже мыслей об этом у меня больше не будет. По крайней мере… пока жива моя кошка.

Глупо? Нет.

Кошка, маленькая серая пушистая кошка, оказалась для меня якорем, который навечно пригвоздил меня к здравой почве. Не в кошке дело… А дело в том, что я осознал: по-настоящему мы любим только тогда, когда понимаем, что не можем бросить, не можем уйти, даже если собираемся в могилу. Я окончательно пришел к выводу, что не люблю свою жену, потому что у меня не было даже мыслей о ней, когда я думал о самоубийстве. Я как-то ни на миг не сомневался, что ничего с ней не случится, немного погорюет и устроится в жизни. И самое страшное – мне было абсолютно все равно, что будет с ней, если меня не станет. Я понял, что она значит для меня меньше, чем… кошка!