Ольга Неподоба - Душа января

И это еще не все.

Моя вторая жена дала мне впечатляющие уроки, которые я в своем витиеватом стиле назвал «способность первоочередного предположения негативных сценариев в любой жизненной ситуации». Попробую объяснить. Например, идет разговор по телефону в несколько конфликтных тонах и вдруг резко обрывается на весьма накаленной ноте. Противоположная сторона не перезванивает. Ранее, по природному свойству своей душевной организации, я бы предположил, что у собеседника просто закончились деньги на телефоне. И нужно перезвонить, чтобы как минимум выяснить – не попал ли человек под трамвай в разгар нашего спора? Длительное общение с моей супругой кардинально поменяло направление моих мыслей. Теперь я предполагаю, что если разговор оборвался, то, видимо, каким-то непонятным образом мне удалось глубоко и унизительно оскорбить собеседника, за этим обязательно последуют неприятные объяснения, а, может, даже скандал.

И вот так, потихоньку и незаметно для самого себя, я начал усматривать самые нелицеприятные мотивы во вполне благовидных человеческих поступках. Что бы не происходило вокруг, я видел только завуалированные корыстные расчеты и глубоко закопанный эгоизм.

Товарищ трогательно заботится о своей неблизкой пожилой родственнице… «Конечно! (циничная ухмылка с моей стороны) – если бы я подумал, что о наследстве печется, был бы пошлым обывателем, но прекрасно понимаю, что дело не в этом – душевная „забота“ о бабульке придает его бездарной жизни хоть какую-то осмысленность! Так бы жил, как насекомое, а ТУТ ПОСТОЯННО СОВЕРШАЕТ ДОБРЫЕ ПОСТУПКИ! Ну, круто же, круто, есть повод собой гордиться…».

Жена понесла свои ненужные шмотки каким-то нуждающимся. «Конечно! (сочувственная ухмылка ей вслед) – выкинуть жаль то барахло, что на распродажах нахапала, не надевала даже ни разу… А тут еще и вроде на доброе дело пошло!». Так и представляю, как она пафосно говорит себе: «Ну да, я набрала ненужных вещей, но вот в результате они помогут какому-нибудь человеку!». Есть повод собой гордиться…

Знакомая после семи лет брака развелась с мужем, бездельником и пьяницей, вышла замуж за умницу, трезвенника, трудягу… Не прожила с ним и года. Почему? Всепонимающая ухмылка: «Потому что на фоне пьяницы и бездельника так легко чувствовать себя сущим ангелом и ощущать свое безмерное превосходство. И как приятно морально растаптывать живущего рядом человека, который еще и совершенно согласен, что его следует заслуженно смешивать с дерьмом… А с „нормальным“ так не получится, голубушка… С нормальным – одного только того, что ты сама не пьешь, не куришь, не гуляешь и ходишь на работу, – НЕДОСТАТОЧНО, чтобы постоянно ощущать свое нравственное и прочее превосходство. Отсутствие явных недостатков, дорогуша, это еще далеко не все, чтобы считаться совершенством… Кроме этого, нужно еще иметь хоть какие-то достоинства, с которыми у тебя, к сожалению, не густо».

И вот так, на каждом шагу, на моем лице мелькала многозначительная ухмылка, означающая – все, что мы якобы делаем в жизни хорошего и бескорыстного, мы делаем только для того, чтобы внутренне гордиться этим, гладить по нимбу себя любимого или просто потому, что нам это где-то глубоко внутри – выгодно!

Я потерял всякую способность радоваться.

Недавно «отгремел» пятилетний юбилей нашей семейной жизни, который, кстати, совпал с днем рождения жены. Какая же может быть радость у того, кто даже в ожидании праздника предвкушает не веселье, а продумывает, какие неприятности можно ожидать на предстоящем торжестве?

Отлично помню, какие мысли крутились в моей голове, когда я в деталях представлял себе грядущий юбилей.

Конечно, конечно, празднество будет незабываемым!

Андрей, как всегда, напьется, начнет флиртовать с женой Виктора, и они устроят пошлейшие разборки на глазах восторженной публики.

Анна Петровна, эта зловредная жаба-щебетунья, будет весь вечер докучать своим хриплым чириканьем на «восхитительные» темы типа «Как у вас хорошо, только, наверное, скучно без детского смеха» и подмигивать отвисшими веками, считая, что тонко намекнула…

Сестрында жены, брезгливо поджав свои и без того тоненькие губенки, будет сверлить меня испепеляющим взглядом, словно она еще чуть-чуть напряжется и я сгорю в адском огне прямо-таки в разгар семейного пиршества. Ее пытливые глазки будут жадно впиваться в каждую проглоченную мной рюмку, как будто она тайно надеется, что я сейчас надерусь как следует, начну танцевать нагишом на столе, совращу публично Анну Петровну, меня вырвет на семейный сервиз, а ее разлюбезная обожаемая сестричка увидит мое истинное лицо, да и бросит меня к всеобщему ликованию!

Потом, когда все расползутся по своим норам, наедине с горой посуды, оставшейся после задушевного юбилейчика, жена будет злая как… как не знаю кто, и мы обязательно поссоримся – тихо, но крайне неприятно. А помогать ей мыть посуду я ни за что не стану, так как был резко за то, чтобы устраивать торжество в кафе, а не в квартире, но она заартачилась: «Семейное торжество должно проходить дома!». Так вот пусть и мучается сама…

Как она не может понять, что приглашая кого-то в дом, ты как бы приоткрываешь потаенное, как бы пускаешь в свой внутренний мир чужих людей… Вот! Тут пометка – чужих… А у меня не было никого, кого бы я хотел и жаждал пустить в свой внутренний мир и в свой дом.

И как же, воображая кучу раздражающих мелочей, можно чему-либо радоваться? Да никак…

Моя жена прочно выработала во мне рефлекс: от самого приятного я постоянно ждал какого-то подвоха, от своих вроде бы правильных поступков – осуждения, от попыток откровенности – упреков в ответ, от подарков – неудовольствия, от сюрпризов – раздражения, а от всего будущего вообще – какого-то крайне неприятного финала, отягощенного грузом неудовлетворенности впустую пропавшими годами жизни.

* * *

Я вспомнил, как в один из последних дней той, уже прошлой, жизни смотрел на свою жену и испытывал глубокое отвращение к самому себе за мысли, которые возникали в моем мозгу.

Я смотрел на нее и думал, что у каждой женщины наступает время, когда загар – старит, короткая стрижка свидетельствует о нежелании ухаживать за собой, а слезы говорят не о трепетности натуры, а о приближении необратимых возрастных изменений.

Я не помню, из-за чего мы начали пререкаться, не помню, что именно я сказал такого особенного, чем вызвал ее слезы. Ни с того ни с сего я зачем-то спросил: «Слушай. Ну почему… Почему ты никогда не застилаешь постель сразу после того, как встаешь?». Она мгновенно прекратила плакать и удивленно посмотрела на меня: «Ну… как почему… Я открываю окно в спальне, потому что нужно, чтобы постель немного проветрилась после сна…». И я подумал, ну надо же… Можно прожить вместе пять лет и пять лет злиться на мелкую дурную привычку, которая в сущности таковой не являлась… И ни разу не попытаться даже поинтересоваться причинами. Как будто я и не хотел знать причин, её оправдывающих, мне нужно было только одно – иметь поводы для раздражения.