Валерий Бочков - Латгальский крест

Майор сделал паузу. Я продолжал смотреть в окно. Боковым зрением заметил, как он ухмыльнулся. Мои сцепленные замком пальцы затекли, я медленно разомкнул их, лениво сунул в карманы.

– В значительной степени именно из состава дивизии «Латгалия», – читал майор дальше, – формировались ударные группы для засылки в тыл Красной армии с целью совершения диверсий. Впоследствии многие из этих лиц превратились в так называемых лесных братьев…

– Я знаю, – буркнул я.

Майор не обратил внимания и продолжил:

– …лесных братьев, на счету которых свыше трех тысяч диверсионно-террористических актов, совершенных в период с 1944 по 1956 год на территории Прибалтики, унесших более…

– Да знаю я! Знаю! – вскричал я громче, чем хотел. – Знаю…

Глупость ситуации заключалась еще и в том, что называть майора «дядя Леша», как я обычно обращался к отцу Женечки Воронцова, тут было явно неуместно. Не называть же мне его «товарищ майор», в самом деле?

– Знаешь? – Дядя Леша спрыгнул с края стола и по-кошачьи прошмыгнул ко мне. – Знаешь?

От неожиданности я отпрянул.

– Ни хера ты не знаешь! Ни хера! – Майор зло зыркнул на меня, вернулся к столу. – Вот! Читай!

Он грубо сунул мне в руку несколько листков, сколотых большой железной скрепкой. Бумага, дешевая и серая, напоминала оберточную, из военторга. Машинописный шрифт кое-где пробивал ее насквозь. Отдельные места были подчеркнуты синим карандашом. Сверху стоял чернильный штамп «секретно». Я начал читать.

Дело № 475/4, Приложение 7.

Дивизия СС «Латгалия»,

Даугавпилс, Резекне, Крустпилс, декабрь 1944 – март 1945. Из протокола допроса свидетелей, 11 февраля 1945 года.

В ночь на 6 августа с. г. 65 Гвардейский стрелковый полк 22 Гвардейской стрелковой дивизии в районе деревни Рулани (Латвийская ССР) производил наступательную операцию. Немцы и латыши из дивизии СС «Латгалия» обошли боевые порядки гвардейцев, напали на них с тыла и отрезали небольшую группу советских солдат и офицеров от своих подразделений. При этом во время боя из группы было ранено 43 бойца и командира, которые, ввиду создавшейся тяжелой обстановки, не могли быть эвакуированы и были захвачены противником.

Захватив пленных, фашисты устроили над ними кровавую расправу.

Рядовому Караулову Н. К., младшему сержанту Корсакову Я. П. и гвардии лейтенанту Богданову Е. Р. немцы и предатели из латышских частей СС выкололи глаза и нанесли во многих местах ножевые ранения.

Гвардии лейтенантам Кагановичу и Космину они вырезали на лбу звезды, выкрутили ноги и выбили сапогами зубы.

Санинструктору Сухановой А. А. и другим трем санитаркам вырезали груди, выкрутили ноги, руки и нанесли множество ножевых ранений.

Зверски замучены рядовые Егоров Ф. Е., Сатыбатынов, Антоненко А. Н., Плотников П. и старшина Афанасьев.

Никто из раненых, захваченных фашистами, не избежал пыток и мучительных издевательств.

По имеющимся данным, зверская расправа над ранеными советскими бойцами и офицерами была произведена солдатами и офицерами одного из батальонов 43 стрелкового полка 19 Латышской дивизии СС «Латгалия». Командовал операцией штурмбаннфюрер Карл Кронвальдс.

Я закончил читать, но глаз не поднимал. У меня появилась уверенность, что с абсолютной точностью смогу угадать следующую фразу майора. И он действительно произнес ее:

– Инга Кронвальде. Тебе знакомо это имя?

Домой я пошел дальней дорогой – мимо замка, через парк, по берегу пруда. Снег, тяжелый и серый, был похож на дешевую соль, ту, что по семь копеек за кирпич в обертке. Сырой снег крошился, чавкал и лез в голенища. Сапоги давно промокли.

В голове крутилась последняя фраза майора: «Тебе, Краевский, русских девок не хватает, что ли? Самому-то не противно?»

Я не нашелся что сказать, стоял в дверях как дурак. Сейчас на ум приходили хлесткие ответы, я бормотал их вполголоса. Такие остроумные, такие язвительные.

А до этого майор сказал: «Из-за тебя, дурака, отца не только из авиации, из армии попрут – ты это хоть понимаешь? С волчьим билетом!»

Из грязных сугробов торчали мертвые кусты и мелкий мусор – бутылки, обертки, комки сырых газет. Лед на пруду потемнел и местами подтаял. В бездонно-черных полыньях скользили унылые утки. Вода казалась тягучей и напоминала деготь.

Фраза из протокола про отрезанные груди прокручивалась в голове снова и снова. Я не мог представить себе, как такое возможно. Пару раз я останавливался, думал, что меня вырвет.

– Но ведь ее тогда даже на свете не было… – бормотал снова и снова. – Господи, ну при чем тут она…

Подходя к дому, я увидел, что дверь в гараж была распахнута настежь. По обеим сторонам высились снежные горы. Из одной торчал рыжий черенок лопаты. На выскобленной до желтых досок площадке стоял отцовский мотоцикл. Вокруг толпились алюминиевые канистры, банки и масленки, все больше выкрашенные защитной краской. На некоторых по трафарету были набиты надписи «Огнеопасно!» и «Не курить!».

Сам отец, в темно-синем комбинезоне, в таких работают авиамеханики на аэродроме, возился с передним колесом мотоцикла. Стальной обод сиял, блестели стальные спицы, отец надраивал хромированную рессорную вилку, изредка макая тряпку в банку с какой-то белой гадостью, похожей на топленый жир. Изредка он поднимал красное лицо и что-то говорил Шурочке Рудневой. Она стояла тут же. Внимательно слушала, почтительно наклонившись и засунув руки в карманы белой кроличьей шубы.

Мне почти удалось прошмыгнуть незамеченным.

– Чиж! – раздалось в спину.

Я вздохнул, развернулся и поплелся к гаражу.

– Ты что ж, идешь себе, даже не поздороваешься? – Шурочка капризно сложила губы.

– Привет, – буркнул я.

– Здравствуй.

Она кокетливо повела глазами. Точь-в-точь как ее дура-мамаша, Римма Павловна из военторга. Обе были рыжеватой масти, небольшого формата – про таких говорят «до старости щенок». Маленькие собачки.

– Идет, понимаешь, не замечает…

Ее белая, отвратительно белая, шуба напоминала комок ваты. Я плотоядно покосился на чумазые банки, наполненные жирным и липким, чем-то упоительно грязным, что так восхитительно могло бы выглядеть на белом. Горюче-смазочные материалы – так это называлось на армейском языке. От греха я убрал руки за спину и крепко сцепил пальцы.

– А мне дядя Сережа про мотоциклы рассказывал…

Отец поднял голову и ни с того ни с сего мне подмигнул. Должно быть, на лице у меня появилось дурацкое выражение. Я не припомню, чтобы он мне подмигивал когда-нибудь раньше.

– А что ты не спишь? – спросил я первое, что пришло на ум.

Отец вернулся только под утро, после ночных полетов летчикам полагался день отдыха.

– Какой сон? – Отец тыльной стороной руки убрал волосы со лба. – Весна грядет! Пора чертяку взнуздывать!