Татьяна Свичкарь - Схватка с призраком

Но…. Везде есть вот это но… «Серебряный возраст» – довольно дорогое удовольствие. А старики оставались стариками, какой дом престарелых ни будь. И санитарки не выдерживали. Столько обкаканных поп вытереть! Столько памперсов сменить! Доходило уж до того, что в храмах вешали объявления – требуется и так далее. И все равно санитарок вечно не хватало.

Конечно, нашлись бы какие-нибудь пьющие тетки. Но родственники, платившие деньги, не потерпели бы, чтобы их близких обмывала какая-нибудь матерящаяся Дуська. Все должно быть вежливо, с улыбкой, интеллигентно.

Инесса свет Васильевна, директор наша, вызвала меня на разговор. Вертела в руках карандаш, смотрела на него пристально. Библиотека – это не так важно, она может работать пару часов пару раз в неделю, чтобы старики могли переменить книжки. А все остальное время…. Кормить с ложки, перестилать кровати, подавать и уносить судна, обрабатывать пролежни, стричь ногти, и менять памперсы, да…

– Все мы такие будем, старость никого не минует. И дай Бог, чтобы нас…, – Инесса перестала терзать карандаш, прижала руки к груди.

И понеслась душа в рай. Так что теперь я на словах библиотекарь в элитном доме престарелых, по факту – санитарка там же. Я всё понимаю относительно важности, нужности и даже благородства, а также относительно старости, которая ждёт всех нас. Но разные нюансы, о которых далее… Поэтому и необходима мне с утра рюмка коньяка, поднятая рука – отмашка, и извечно русское: «хуйсним!»

А сегодня необходимы вдвойне.

Впереди был бесконечный день – работа и мысли. Ну и что, что пьяная… Грубить кому-либо я не смогла бы даже в состоянии полуотключки, швабру с ведром в руках удерживаю, равно как и с полным судном иду по коридору ровно, всем кому положено – улыбаюсь, а большего и не требуется… Ну, глубокий вздох – поехали!

Говорила ли я уже, что в наш дом престарелых – двухэтажный? На первом этаже живут самые шустрые старички. Они ходят или сами, или с палочкой, пусть даже с ходунками, но ходят. Это радость для них и облегчение для нас. Не надо ворочать, поднимать… Моей спине уже будто сто лет. К концу дня я неизменно держусь рукой за поясницу.

Самое тяжёлое, что ждёт нас с таким старичком – это его вредная натура, если она вредная. Когда я убираюсь у Галины Сергеевны, я не могу улыбаться. И спокойное-то выражение сохраняю на лице великими стараниями. У неё каждый раз спектакль. Новый. То она именно сейчас хочет спать.

– Выключи пылесос! Не греми ведром! – жалобно кричит она.

Я беззвучно переставляю флаконы на её тумбочке, вытирая пыль. И чувствую себя почти садисткой.

Сегодня Галина задыхается без свежего воздуха – в комнате невыносимо душно, ей от этого ночью было плохо с сердцем. Нужно держать форточку открытой на ширину пальца – не больше.

На другой день:

– Даша, как вы не чувствуете, ветер в нашу сторону…. Сквозит… Я чувствую, что у меня уже обложило горло – закройте, закройте эту дрянную форточку и позовите Арсения Викторовича.

Ей нужен наш врач. От него она заряжается уверенностью, что все её хвори – ерунда, что она ещё поживёт. Хорошее настроение бывает у неё, только когда он её «посмотрит». Мне кажется, что она выпивает его как вампир.

Арсений убеждает её, взяв за руку. Я несколько раз это слышала.

– Чем больше вы будете говорить о болезнях, тем хуже станете себя чувствовать. Погрузитесь во все эти чёрные мысли, начнется депрессия. А человек в депрессии может и от насморка умереть. Сейчас против ваших болезней двое – вы и я, но если вы станете на их сторону, и заставите меня одного с ними бороться, тут уж… – и он разводит руками.

Галина Сергеевна часто кивает, подобострастно заглядывает врачу в глаза.

– А для укрепления организма – ежедневно, назначаю вам пить по рюмочке кагора и закусывать бутербродом с красной икрой, – Арсений Викторович знает, что доходы у Галины такие, что она может хоть райские яблоки лопать, а иначе он бы молчал про икру, – Значит, пусть родные принесут вам кагор. По рюмочке.

И, уходя, словно самому себе:

– Можно и по стаканчику.

Это меня вторая санитарка, Ольга, навела на мысль. У неё опыт. Она и в казенных больницах работала, и на дому сиделкой, и она же мне сказала:

– Конечно, у нас тут уси-пуси-сю, всё чисто, красиво как в санатории. Но с другой стороны – эти же старики нас кормят, мы у них типа – в услуженье. Так что как бы они себя по-гадски не вели, мы должны вежливо, с улыбочкой… Не дай Бог голос повысить, или высказать той же Галке в глаза, кто она есть. В обычной больнице – там оно проще. Там и наорать можно, – подумала и добавила, – если за дело конечно.

А вот Марья Михайловна, баба Маша – к ней зайдёшь, и легче на душе. Не судьба бы ей здесь быть – обычной деревенской бабушке, но сын её «выбился в люди». Теперь у него своя большая фирма – баба Маша, рассказывая о сыне, всегда говорит «большой», «большая» – сын большой начальник, и дом у него большой. И машина большая… и дача, та уж просто огромная, чисто сельский дом культуры. Но мечется сын – и мать оставлять в деревне – как? Ведь там зимой ни скорую вызвать, ничего – если вдруг заплохело…. Всё заметает. Только и поймёт сын, что мать померла, если она ему на телефон не ответит. И чтоб хоронить – не проедешь. Надо машину нанимать – снег чистить.

Так бабе Маше не хотелось в городской дом! И невестке не хотелось старуху брать – и самой бабе Маше, ну поперёк горла! Нет у них с невесткой любви, хотя никогда ей баба Маша слова поперёк не сказала – не может такого припомнить.

Попробовали съехаться. Как же! Столько правил в невесткином доме – не упомнить все. Чтоб под горячую руку не попасть, чтобы не ругали её, старуху, только и оставалось, что сидеть в своей комнате. А в туалет выйти? А помыться? Везде скорее, скорее, чтоб не мешать, ванну не занимать, а невестка потом говорит громко – да напротив бабы Машиной двери – что и пол за собой бабка не вытерла, и мыло взяла, которое недозволено… Это личное, невесткино, откуда-то привезённое, да с травой какой-то, да с маслом, как будто мыло может быть с масло и травой.

И сын тогда сказал:

– Поедем, мам, там тебе хорошо будет – и накормят, и врач рядом, и бабушки-дедушки, есть с кем поговорить. И я приезжать часто буду.

Он и вправду приезжал, привозил бабе Маше то, что она именовала «гостинцами». Все подряд так именовала – и красивый французский халат, атласный с переливами (баба Маша его тут же убрала в шкаф в свой «гробовой» узелок, повторяла, что в гробу будет лежать красивая как невеста шамаханская). И заморские фрукты киви, которые баба Маша прежде никогда не пробовала, и теперь пробовать-то боялась – ишь зеленые, может, неспелые? И огромную коробку конфет…