Кристина Струк - Между молотом и наковальней

Сегодня утром я проснулся с уверенной мыслью, что ты рядом со мной и мне стоит лишь развернуться в кровати – и я увижу тебя. Но потом до меня дошло, что ты на другом береге от меня, а я сам нахожусь в чужой мне квартире, с чужими мне людьми, пусть у нас с ними и общие взгляды и общая Цель. Я был так счастлив, когда узнал, что ты меня поддерживаешь, ведь до этого ни одна девушка не понимала и не принимала моих взглядов и стремлений, мою веру в то, что можно изменить этот мир к лучшему, пускай и путем разрушений. Знаешь, ведь всем вполне удобно живется. Они довольны перебиваться на пяти тысячах в месяц, снимая комнатушку где-то на задворках столицы, ругая политиков, ворча про своих начальников за бутылкой водки, придя смертельно уставшими от своих ненавистных работ. Я так жить не хочу. Я так уже пожил. Хотя, по правде говоря, я ещё со школы, прочитав Кропоткина, четко решил, что только анархия и хаос могут породить здоровое и полноценное дитя равноправной для всех жизни. «Гнев, ненaвисть, мужество, стыд, отврaщение и, нaконец, злое отчaяние – вот рычaги, которыми можно рaзрушить все нa земле», – сказал Кропоткин. И он был прав.

Ты даешь мне силы. Не только верить в себя, но и поистине бороться. Вместе мы сможем все. Я люблю тебя, моя девочка.

Меня заносит воспоминаниями на мой второй курс. Зимний холод пробивается в каждую клетку моего тела, сквозь замок демисезонной куртки (у меня, как и у большинства стоящих рядом со мной студентов, нет денег на пуховик), сквозь тонкую шапку, пальцы леденеют и становятся бездвижными, держа транспарант, который гласит «Вимагаємо гідної стипендії». Но требование на плакате никак не отобразит душевных воплей, постоянного счета в голове, в котором фиксируется каждая потраченная копейка, в обратном порядке, из расхода «Сколько мне осталось до стипендии?». Я чувствую себя лишней, ведь у меня есть работа, но вспоминая, как она отвлекает меня от учёбы, как я устаю и как туго тем ребятам, что из бедных семей, без поддержки родителей, на работах, где им платят гроши, моя злоба растёт. В моей голове всплывают аргументы из разряда: «Не хватает денег – идите работать?», «А зачем вам тогда родители?», «А на что вы денег ещё хотите?», это всё от лукавого, от общего демона-государства, это такая проверка чтоль, нас проверяют на прочность? Готовят к будущим жизненным трудностям? К чему всё это? Нет денег в казне? А их и не будет!

Потому, что люди перестали играть по-честному. Сотрудники потенциальные ищут работу с зарплатой в конверте. Они не верят государству и не хотят делиться заработанным в виде налогов. Они не верят в пенсию, ибо, имея приличную зарплату, знают, что выйдут на пенсию и будут получать гроши. И, ввиду продолжительности и, прежде всего, качества жизни, они знают, что всё, что оплатили они как честные налогоплательщики, они не получат, лишь часть, а остаток кто-то «важный и большой» купит себе машину/ квартиру / слетает в тёплые края…

Вот мы и стоим здесь, под мокрым снегом, во имя тех, кто умер, как голодные побитые собачонки, вымаливая подачку. Так, я уверена, они видят нас. Потешаются в своих кабинетах, потягивая пятидесятилетний виски из хрустального бокала, зашлют нам молодчика с высокопарными речами, обещаниями и напускным сопереживанием и разойдемся мы по своим убогим общагам, жареный картофель уплетать.

Ну уж нет! Не дождётесь!

В этом и проблема наших сограждан: мы слишком долго терпим, срываемся, потом устраиваем бунт и дебош, нам обещают изменения, и мы идём жить дальше, утешив себя: «Ну нам же пообещали, мы же им устроили тут, они нас явно боятся!». Не боятся. Тянут время, находят уйму отговорок, дотягивая до момента, когда кто-то смирится, кто-то утратит веру, а самая малость будет копить злость и дальше, пока не случится рецидив. Круг замыкается, история повторяется.

Я смотрела на свои промокшие в дермантиновых берцах ноги и в очередной раз достала сигарету, создававшую в моих лёгких иллюзию обогрева. Тушь на моем лице растеклась от мокрого снега, а люди думали, что я плачу. Один из анархистов, прибывших поддержать нас, подбежал ко мне с платком и протянул мне свою толстовку, ловко достав её из рюкзака, при этом не выронив файера, какие я успела увидеть краем глаза. Он улыбнулся очаровательной улыбкой, я поразилась его высокому росту и крепкому телосложению, мне сразу стало спокойно, как только они протянул к моему лицу зажигалку и прикрыл своим телом от ветра.

Нет, сейчас не время думать о парнях, я поблагодарила и отстранилась немного в сторону, сейчас не время изображать из себя бунтарку, при этом флиртуя с парнем.

– Через пятнадцать минут отойди к тому краю и постарайся прикрыть руками лицо, – взмахнул он рукой по направлению к забору и ушёл, растворившись в толпе, скрывшись за баннерами, торчащими над их головами.

Минута в минуту грянул взрыв. Толпа анархистов, с файерами и дубинками рванула на силовиков, сметая все на своём пути. Часть студентов осталась стоять в ступоре, кто-то подхватил волну агрессии и побежал вслед за воинствующими, размахивая баннерами, подобно флагу или мечу, кто-то, что естественно для бедных испуганных студентиков, пришедших «за компанию», стал убегать.

Я же стояла завороженная, чувствуя, как адреналин, уверенностью в себе и неимоверной силой, начинает проникать в мои вены. Я хотела одного: стать одной из них, но прежде, мне нужно узнать об этом все, как работает эта система сопротивления, на чем она завязана, как мне стать полноправным звеном цепи этого механизма?

Когда мне было шестнадцать лет, у меня был товарищ, старше меня на семь лет. Нас познакомили общие знакомые и сошлись мы исключительно на литературе – это и дружбой назвать нельзя было. Он много путешествовал, и каждый раз возвращался с какой-то бесценной (по нашему мнению) книгой, а то и целой стопкой их. Раз в неделю мы виделись чтобы обменяться книгами, я, конечно, чтобы не упасть лицом в грязь, бегал по просторам Петровки, выпрашивал у отца возможность раздобыть ту или иную книгу, я был так горд, слыша от товарища того: «Ну ничего себе, где ты её нашёл?», но он всё равно «побеждал», вручая мне что-то исключительное и очень ценное. Я никогда не интересовался, чем он занимается, с кем и где живёт, кем он работает, раз в постоянных разъездах. Но однажды он не пришёл в наше обычное время и в привычное место. Я впервые понял, что не знаю ни его номера, ни адреса, ни даже фамилии, я едва ли был уверен, что «Эдгар» – его настоящее имя. Мне довелось простоять под хилым навесом в парке под проливным дождём, но я не сдавался и преданно ждал, до последнего метро, едва успев на него. Мне было обидно как ребёнку, у какого отняли игрушку, словно он меня предал, тот, кого я считал своим наставником. Новости застали меня утром, когда отец за завтраком читал газету: на первой полосе на меня смотрел Эдгар с нимбом низко качественного шрифта «Террорист совершил взрыв в Кривом Роге». Отец крякнул и отбросил газету, ворча: «Куда эта страна катится!».