Анна Лайк - Розы и Папоротники

Ночь, уже обычная питерская ночь, вспыхивала под ее закрытыми веками сполохами фейерверков страсти.

К тому времени Лена уже успела отдать Олегу свой паспорт – для оформления заграничного, – и однажды увидела его лежащим на полке рядом с паспортом Олега, затянутым в элегантную черную кожу. С замирающим сердцем, пока «лапочка и сладкий» заваривал чай на кухне, Лена заглянула в эту сакральную книжку каждого соотечественника, и самые главные в ней страницы для Лены приветствовали ее своей незапятнанной первозданной чистотой серовато-голубоватых строчек. Он не врал ей, что не женат.

«… Лучше бы смотрела, нет ли там отметки о судимости… – Алина испытующе изучала восторженный лик Лены, и добавляла: – А еще паспорт можно как бы „потерять“ и оформить новый… без всяких там „отметок“… с его деньгами еще и не такое можно устроить».

Ну что с нее взять. Она же не понимает.

« Это у тебя как болезнь, – говорила Алина. – Горячка. Нервная. Нервная горячка. Горячка нервная.»

«Любовь – высокая болезнь», – парировала Лена. На мгновение она казалась себе очень умной и возвышенной, но тут же испытывала легкий укол тревоги – а так ли уж все безоблачно? Подруга же никогда ей не врет. И не ревнует, это уж точно. Но она гнала это чувство, гнала от себя; она счастлива, а Алина просто не знает, что это такое – любить, она всегда такая трезвомыслящая, спокойная, уравновешенная, холодная… Она не влюблена.

«Я тебя люблю». Лена нежно заглядывала в черные, еще неуспокоенные глаза, ловила и пила всем сердцем еще горячий, страстный взгляд, только слегка подернутый пеплом любовной пресыщенности. Олег молча улыбался ей. И целовал ее. Говорил ей – нежно и убедительно: «Кукла ты моя. Куколка» – и снова целовал.

Лена думала, что такое его сопротивление лирическим признаниям – следствие независимого характера. «Не иначе, как он думает, что за его признанием в любви, обязательно должно последовать предложение жениться… Ну что с него взять… старый холостяк…»

Но в остальном Олег сделался вдруг разговорчив:

«Правильно делаешь, что мало пьешь. Бабе спиться – как не фиг делать…»

«Вот скажи мне – на фига бабе вообще работать? черта ли так горбатишься, работай поменьше… не хочу, чтобы ты устала…»

«Платье – в кайф, а где плащ? Да насрать что лето, в Питере не лето, а отстой…».

«Кофта – зашибись. Ну, блузка… Ты чудо…»

«Незабудка ты. Красотка…»

«Как тебе платье идет… и без платья идет. Да тебе все идет».

«Это где ж такие попки делают? И ножки? В спортзале? Не гони, не может этого быть…»

«Белокурая, зеленоглазая… принцесса моя…»

«Курить запрещено. И матом не ругайся, слышь, а то выдеру».

Он по-прежнему ничего о себе не рассказывал.

…И однажды, еще не отойдя от жаркой любовной схватки, вся в поту, не успев толком отдышаться, Лена выпаливает:

– Хочу за тебя замуж, детей от тебя хочу, двоих как минимум… я так тебя люблю, скажи мне, скажи…

И он, тоже весь еще покрытый испариной, крепко обнимает ее, смотрит с нежностью. Опять это, опять этот взгляд как на малолетнюю, с досадой думает Лена… Опять он отмолчится?

– Детей… – Он вздыхает, целуя ее в висок, вдыхает запах ее волос, – да хоть прям щас, в сортир только схожу, ненадолго, и – вперед, давай делать…

Лена хихикает.

– А «взамуж»?

– А взамуж… – Он умолкает. – Привык я один. Мне так легче. Проще. И – все равно так уже и случилось. Что не женился никогда. Мне лет-то уже много.

– Да какое там! – досадливо мотает она головой. – И в пятьдесят люди женятся и детей рожают.

– Ну, так это они уже – не первый раз, правильно? – рассудительно замечает Олег. – Кто у тебя в таких знакомых?

– Мой отец женился снова в сорок восемь. Ребенка родили. Жена у него… на одиннадцать лет, что ли моложе. Была.

– Почему «была»?

– Потому что… погиб он. Убили.

– Кто?

– Неизвестно. Он «бомбил» по ночам, и однажды пропал. Летом было, в августе. Потом позвонили из ментовки – приезжайте, опознайте. Машина его типа, сбила и переехала. На опознание я пошла. И этот, как его, забыла, ну который в морге работает – показал мне маленькое отверстие за ухом у отца. Я спросила: что это? Он сказал – пуля. Нет, он ни в чем никогда таком не участвовал! Он просто честно бомбил по ночам… Просто, видно, кого-то повез в эту жопу…

– Прекрати, сказал же.

– … и его случайно пристрелили. Или переехали… Денег при нем не было. На машину – старая шестерка – не позарились.

– А где его нашли? – спрашивает Олег.

– У озера Медное, знаешь такое?

Он медлит. Лена вдруг чувствует что-то будто скользкое, промелькнувшее между ними – не чувство, а скорее, след чувства, как мелькнувший в углу, в полумраке, в щели у плинтуса, в родной тихой чистой квартире, – хвост подвальной чужой крысы… какой-то призрак. Лена беспокойно морщит нос, прислушивается…

– Знаю. Там разборки бывали, лет семь назад. Какой год-то?

– Девяностый. Да. Вот самая жо… самая задница, то есть. Вот и заявление брать в ментовке долго не хотели – кому это надо, скажи… А надо мной измывались как? дочь, типа не имеет права подавать заявление, должна только жена. Какого черта. Вы совершеннолетняя и к нему уже отношения не имеете. Так, а если бы мне было шестнадцать, я бы не вообще не могла подавать никаких заявлений…. Скоты… а как нас с матерью от метро гоняли, когда мы там клюкву пытались продавать! Уроды, взяточники…

Лена увлекается негодованием и не сразу замечает, что Олег, продолжая обнимать ее одной рукой, улегся на спину и неопределенно смотрит в потолок.

– Что? Вспомнилось что-то?

Он тихо гладит ее по спине.

– Нет. Спи. Спи, незабудка.

…Он не сказал ей четко – «нет». Она его переубедит. Она сможет. Станет самой дорогой для него, и он согласится с ней. А в принципе, можно и без штампа в паспорте жить. Живут же… спать… боже, как хорошо… во всем теле благодать… с ним…

Лена засыпает, уютно уткнувшись носом Олегу в правую подмышку.

Она просыпается через пару часов, как от толчка (такая привычка появилась у нее совсем недавно) и видит, что Олег по-прежнему лежит на спине и смотрит в потолок. Он также по-прежнему обнимает Лену, и она снова засыпает.

– … Ты с ума сошла! С ума сошла! Ты хоть понимаешь, как ты влипнуть можешь? С чего ты взяла, что к нему можно обратиться…

Алина в ярости ломает уже вторую сигарету, пытаясь закурить.

– Да я же не сейчас вот прямо к нему обратитьс…

– Да не думай ты даже! Ты его не знаешь вообще, а если спросишь, – тебе не скажут. Неужели мало того, что ты там уже видела в этом доме-дворце.

– Алина, мне кажется, он – просто бизнесмен. Ну, они же тоже… И потом. Ведь он, согласись, как-то ближе к тому… к тем… ну, к таким людям, которые…