Тициано Терцани - Конец – мое начало

Смеется.

Помню, как она говорила: «Вперед, можно!», и мы быстро проскальзывали внутрь и направлялись к большим прилавкам, где брали простыни. Там нас ждал один и тот же сотрудник, который говорил: «Ммм… за эти… три, ну хорошо, четыре лиры…» Больше не давали. Если простыня стоила 50 лир, тебе давали только пять. Но эти пять лир спасали тебе жизнь. Спустя две недели ты приносил назад эти пять лир с процентами и простыни возвращали. Это возвращение за простынями было новым испытанием – снова нужно было озираться, чтобы никто не увидел.

Самые первые запомнившиеся мне детские переживания – унизительные походы в Монте ди Пиета, понимание того, что мои добрые и замечательные родители, по сути, очень слабые и уязвимые люди.

Смеется.

Осознание этого послужило для меня, в некотором роде, двигателем. Я помню, что еще маленьким я каким-то образом понял, что должен вырваться из этого мира ограничений. А это был мир в том числе физических ограничений: маленький дом с дыркой в полу вместо туалета, без водопровода, с купанием в одной и той же кадке. Мне было тесно в этом мире, и я чувствовал, что должен вырваться оттуда.

Фолько: Но как ты понял, что есть другой мир?

Отец смеется.

Тициано: Первым человеком, от которого я узнал о существовании другого мира, был самый большой враль в нашем семействе, сын двоюродного брата моего отца, того самого, который убирал конские яблоки. Шла война, из Монтичелли он был катапультирован на военный корабль, который курсировал по Средиземноморью. Благодаря этому он побывал в Испании, Гибралтаре – в общем, только выиграл от такой телепортации. Вернулся он с рассказами о чудных рыбах, которые мигом съедали твою гетру, если ты окунал ногу в воду, и, вообще, заливал во всех красках. Но хоть он и был враль каких мало, я был просто очарован. Прежде всего, потому что у него была настоящая матросская форма! Наш Марио-моряк. Так вот, он был первым, от кого я услышал о «другом» мире. Наверное, именно благодаря ему я понял, что он существовал, этот «другой» мир. Впоследствии, очевидно, этот «другой» мир оброс в моем сознании другими деталями из других источников.

Фолько: Когда я вспоминаю о детстве, то мне, прежде всего, приходят на ум мои друзья. А у тебя…

Тициано: Нет, у меня в детстве было не так много друзей. Моя мать не разрешала мне играть в игры настоящих мужчин, например, в футбол. Это еще одно страшное унижение, которое мне приходилось испытывать в детстве. Моя мать хотела девочку, а не мальчика. Так вот, первые четыре или пять лет моей жизни я провел в девчачьей одежде, в юбках. На самом деле, в то время одежда, как говорят сейчас, была что-то вроде «унисекс»: даже мы, мальчики, ходили в школу в фартуке, длинных штанов в раннем детстве просто не было.

Была еще одна проблема: моя мать была помешана на чистоте. Футбол значил для нее валяться на земле и пачкать одежду, поэтому она строго контролировала все, что я делал. Помню, с каким страданием я, стоя у окна на Виа Пизана (мне было шесть, семь или восемь лет), наблюдал, как ребята из нашей школы, довольные и чумазые, шли играть в мяч. Как раз перед нашим домом была площадка, которую после войны расчистили от металлолома, останков танков. И мне приходилось стоять у окна и наблюдать, как они играют на этой площадке в мяч!

Фолько: Как же это тебя, должно быть, угнетало!

Тициано: Еще как. До такой степени, что мне пришлось изобрести собственный мир. Моя мать была отличной рукодельницей. Чтобы как-то сгладить свою вину за то, что не отпускала меня играть в мяч, она сшила мне перчатки и наколенники. Когда я шел по Виа ди Соффиано за руку с матерью и меня спрашивали: «Будешь играть?», я отвечал: «Нет. Я вратарь в другой команде», притворяясь, что играю в команде другого квартала.

Смеется.

Но и там я не играл тоже – не мог, мать не разрешала. В то время произошел небезызвестный случай с Толстячком, который кинул в меня камень со словами «Эй ты! Зачем тебе вообще твоя пипка?», намекая на то, что я трус, девчонка. Из-за этого камня у меня появился первый в моей жизни шрам на лице.

Вот он, мир, в котором я рос и из которого я сбежал при первой попавшейся возможности.

Фолько: А дедушка тоже был против того, чтобы ты играл в футбол?

Тициано: Отец играл очень ограниченную роль в повседневной жизни нашей семьи: он очень рано уходил и возвращался поздно вечером. Весь день я был с мамой. А мать моя, надо признаться, была довольно своеобразной. И натерпелся же я из-за нее страху за мои шалости, самые обычные для детей. Однажды я разбил стекло того самого буфета из ее треклятого приданого. Мячом или чем другим – не помню. Я был в конце концов мальчишкой, баловался и шалил, и вот стекло – вдребезги! Господи! И перетрухнул же я. У матери не хватило духу надавать мне оплеух и запереть в темной комнате, как было принято наказывать детей в те времена. Вместо этого она пригрозила: «Вот придет отец – он тебе задаст». Помню, с каким ужасом я ждал шесть-семь часов, когда вернется отец и устроит мне взбучку.

Фолько: И он тебя наказал?

Тициано: Не помню. О таких вещах не хочется помнить.

Еще моя мать чрезмерно опекала меня. На самом деле, мое последующее бегство было, прежде всего, бегством от нее. Отец был другим. Да, он был слегка робким – боялся силы, власти, – зато умным и потрясающе щедрым человеком. Такие вещи не забываются. Он нес груз ответственности за всю семью, работал, чтобы прокормить нас, но за ужином самая большая отбивная доставалась не ему, а мне. И все-таки, он был главой семьи, это не обсуждалось.

Еще не забыть. Хочу рассказать о происхождении нашего семейства и фамилии, а также о месте, откуда мы родом. Ведь твой сын и знать не будет, откуда взялась его фамилия, Терцани.

Терцани происходят из местечка Мальмантиле в 20—25 километрах от Флоренции, это на берегу Арно рядом с Понтедера. Забавно, но я сам открыл это местечко совершенно случайно, до этого я никогда не слышал о нем. Знал только, что Терцани были каменщиками. Сейчас не совсем понятно, что такое «каменщик», «каменщик» может означать многое. В то время это слово означало профессию каменотеса: наши предки тесали камень тосканского песчаника для мостовых, тротуаров, домов, крылец по всей Флоренции. Поэтому, когда я впервые встретился с Гвиччардини 6 6 Потомок флорентийской знатной и богатой семьи, в том числе Франческо Гвиччардини, политического деятеля и философа, жившего во Флоренции в 1483—1540 годы. и мы смотрели на Флоренцию с высоты их палаццо, я сказал: «Этот город построили мы вместе. Вы благодаря идеям и деньгам, а мы своими руками. Потому как камни, в том числе для этого палаццо, тесали мои предки».

В Мальмантиле мы обнаружили грот Терцани. Это то место, где наши предки многие века добывали и дробили камень для последующей транспортировки во Флоренцию. Задумайся: ведь этот труд равноценен труду древних египтян, строивших пирамиды.