Тициано Терцани - Конец – мое начало

Но что нас впечатлило больше всего, меня и маму, когда мы были там, так это темная, мрачная хижина с крошечной дверью в старом городе Мальмантиле внутри городской стены, где жили Терцани. Я сразу обратил внимание на огромный деревянный стол, который невозможно было бы занести внутрь через маленькую дверь, а стена дома была из цельного камня. Нам рассказали, что стол был сооружен уже внутри дома и что за ним трапезничала вся семья.

Мой дед Ливио родился в этом доме. У деда были красивые белые усы, он был прямым, но вспыльчивым человеком и замечательным рассказчиком. Видимо, я многое унаследовал от него. У деда было шестеро детей – Джерардо, Гусмано, Ваннетто, Аннетта и еще двое, которые умерли в раннем детстве. Когда моя бабка Элеонора выходила из дому, то привязывала своих чертенят – четырех к ножкам кухонного стола и еще двоих к деревянной лавке, – чтобы те не убежали. Вот истории, а? Детских садов-то не было.

Когда в семье появлялась лишняя копейка, то покупали одно яйцо. Все дети садились на эту самую скамью и каждому разрешалось отхлебнуть разок из этого яйца – в те времена считалось, что свежее яйцо обладает особой питательной ценностью.

Мой отец, Джерардо, сначала был токарем. Если я не ошибаюсь, он закончил третий класс начальной школы и сразу пошел работать. Он мог писать и читать, хотя эти занятия и не были для него чем-то повседневным и обыденным. Позже он вместе с товарищем открыл небольшую мастерскую и, управляя ей, научился неплохо считать. С Линой, моей матерью, он познакомился потому, что она жила на Виа дель Порчеллана и работала шляпницей у Порта аль Прато (как ты знаешь, в то время дамы носили шляпы). Каждый день он видел, как эта красавица шла с работы домой – а бабушка Лина была настоящей красавицей, с бархатистой белой кожей, волосами цвета воронова крыла, – и ему, ничем не примечательному, невысокому пареньку, каким-то образом удалось завоевать ее. Еще одна замечательная история из жизни бедняков.

Моя мать не была семи пядей во лбу, скорее, наоборот, ограниченной и с кучей предрассудков. Она часто говаривала: «Я из Флоренции, э! И мой отец работал у маркизов Гонди, а не у какого-нибудь пекаря из Монтичелли!» Она ненавидела Монтичелли, потому что это было за городской стеной и туда не падала тень Дуомо. Ей казалось, что она своего рода в ссылке, и поэтому не водилась с грубыми товарками из Монтичелли. Такой была моя мать. У нее всегда было стремление быть не такой, как все, которое, должен признаться, я в некоторой степени наблюдаю и у себя.

Она никогда не ладила со своей свекровью, бабушкой Элеонорой. Обе постоянно ссорились. Бабушка все время ставила моей матери в вину, что та изображала из себя синьору и мнила себя не пойми кем. Однажды моя мать и бабка встретились в лавке. У моей матери на голове была шляпка: она любила одеваться элегантно. Так вот, моя бабка подскочила к ней и со словами «Да кем ты себя возомнила, синьора!» стащила шляпу с головы. В общем, обычные отношения невестки и свекрови.

У моей матери были все пунктики бедняков, мечтающих немного разбогатеть. Я тебе много историй рассказывал, все как на подбор! Например, она очень гордилась тем, что ее отец, мой дед Джованни, был поваром в доме маркиза Гонди, и не просто поваром, а любимчиком маркиза. Однажды маркиз узнал об измене жены и помчался к шкафчику с оружием за револьвером, чтобы убить ее. Мой дед встал между маркизом и его неверной женой и вырвал пистолет из его рук. Огромное мужество для повара забрать револьвер у маркиза! С тех пор маркиз был очень благодарен и добр к повару Джованни, особенно под конец жизни деда, который не заставил себя долго ждать. И мой дед, и две сестры моей матери умерли от туберкулеза.

После его похорон все пожитки семьи выбросили из окон третьего этажа, чтобы сжечь их прямо на улице на костре во избежание дальнейшей заразы. После этого моя бабушка пришла жить к нам в чем была, с небольшим узелком траурной одежды и золотой булавкой с маленькой жемчужиной – больше у нее не осталось ничего. Моя чудесная бабушка Элиза, я много от нее унаследовал! У нее были глаза глубокого синего цвета, белая прозрачная кожа и нос немного картошкой, как у меня и Саскьи. Она была мудрой, восхитительно мудрой, с потрясающим чувством собственного достоинства, скромной, но тем не менее уверенной в себе. Благодаря этому она нашла свое место в новой семье – а с нами она прожила почти десять лет.

Знаешь, что сделал мой отец, когда к нам переехала жить бабушка? Это было так трогательно! Благодаря своей изобретательности он смастерил комнату для бабушки, которую мы устанавливали каждый вечер и снова разбирали утром. В пол гостиной вставлялся металлический шест, между этим шестом и стеной на крюках растягивалась занавеска. Это была спальня бабушки Элизы. Утром, когда мы просыпались, все это убиралось, шест клали под кровать, занавеску складывали. Вечером, когда семья отправлялась на покой, я помогал растянуть занавеску, и бабушка скрывалась в своей спальне. Она и умерла за этой занавеской. Сравни эти условия жизни с нашими теперешними условиями, с нашими домами!

Фолько: В Индии многие до сих пор так живут.

Тициано: Для того чтобы жить с достоинством, в чистоте, в таких условиях – а бабушка всегда была очень аккуратной, всегда пахла боротальком 7 7 Косметический продукт на базе талька и борной кислоты, изобретенный флорентийским фармацевтом. – нужна огромная самодисциплина. Такой дисциплиной моя мать не обладала.

Моя мать была помешана на своем маркизе, любимчиком которого был дедушка. Она гордилась этим настолько, что рассказывала мне, когда я был еще совсем маленьким, что «маркиз так любил нашего дедушку, что даже оставлял ему то, что не съедал сам». Еда в те времена была самым важным. Когда маркизу в горло уже не лезла курица, он отдавал ее моему дедушке. Об этом в нашей семье рассказывали как о факте величайшей щедрости маркиза и величайшего престижа дедушки. Мне это уже тогда действовало на нервы… Я всегда был в некотором роде анархистом.

Фолько: Уже тогда?

Тициано: Может, с этим рождаются и это закодировано в ДНК. Я всегда был анархистом. Если я видел полицейского, то у меня сразу возникало желание надавать ему пинков. Власть всегда была для меня чем-то чужеродным. Она всегда раздражала меня.

Фолько: Странно: ни дед, ни бабушка не были бунтарями.

Тициано: Нет, но ведь это еще не вся семья. Вот бабушка Элиза и ее брат, дядя Торелло, – они были немного сумасбродными. Хоть они и были крестьянами, но вели себя немного как синьоры. Ездили на бричке, например. Вообще, были другими. Особенными.

Фолько: Значит, у тебя перед глазами были и другие примеры.

Тициано: Да, были и другие представители семейства, слегка сумасброды, и мы часто с ними встречались, потому как семейные визиты были обычным делом. Развлечений в то время не было, поэтому единственное, что оставалось, – это ходить друг к другу в гости. А ходить надо было очень аккуратно, чтобы не дай бог не попасть на обед. Только после него! И даже если меня пытались угостить чем-то вкусным – а я просто обожал шоколад и печенье, – мне приходилось говорить по три, четыре, пять раз: «Нет, спасибо!»