Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

Виталий Альбертович постепенно спускал наследство отца, мало заботясь о последствиях. И не задумывался он ни о чем таком до тех самых пор, пока не попал в ситуацию весьма неприятную. Когда выяснилось, что денег больше нет, он попытался скрыть от Лалочки, что положение его плачевно, полагая, и скорее всего не без оснований, что милая Лалочка бросит его в тот же день. Нет, этого он допустить не мог. Он был готов лучше в долговую яму или даже на эшафот, лишь бы только не расставаться с своей прекрасной музой, вернувшей ему вторую молодость. И тогда Виталий Альбертович влез в долги, наивно полагая, что потом оно само как-нибудь уладится и снова станет, как было, то есть легко и весело, и беспечально. Не получилось. И тогда, чтобы расплатиться с долгами Виталию Альбертовичу пришлось принять трудное и волевое решение продать половину квартиры. Так мы с ним и встретились.

– И давно это было? – спросила Валентина Матвеевна, все еще отказывающаяся верить в то, что вся эта история каким-то образом прошла мимо нее.

– Это было, как я уже сказал, три года тому назад.

– Значит, уже после того, как ты дом Катерине с Володькой сделал?

– Уже после. Считай, четыре года прошло.

– Но откуда деньги? На дом мы всю жизнь копили…

– Ну уж, не преувеличивай…

– Нет, ты ответь – откуда деньги?

– Акции продал.

– Какие акции? – начинала сердиться Валентина Матвеевна, думая, что ее снова дурачат.

– С завода. Меня, знаешь ли, умные люди научили. Так что в те времена, когда всякий их за бесценок отдавал, я их за бесценок покупал. И набралось, я тебе скажу, не так уж мало. Все думали, что завод наш, так сказать, на ладан дышит, а оказалось наоборот. И вот когда он не только не развалился, но так поднялся, что за него драка пошла с топорами, так я те акции и продал, и весьма выгодно, как теперь сама видишь.

– Нет, но все-таки… – что-то у Валентины Матвеевны в голове все же не складывалось. – А потом? А в эти три года? И потом, я прекрасно помню, что ты Катерине постоянно помогал – неужели столько денег получил?

– Нет, на то у нас с Виталием Альбертовичем отдельный уговор был. Я сказал ему сразу, что квартиру для сына беру, в виде свадебного подарка, и соответственно, получит он ее не раньше, чем соберется жениться. Предполагая, что это будет еще не скоро, и чтобы комнаты зря не простаивали, мы с ним договорились, что за определенную ежемесячную плату Виталий Альбертович вернет себе временное право пользования этим жильем, потому как та сумма, что я ему заплатил, с лихвой покрыла все его долги, сохранив в остатке большую свою часть. А Виталию Альбертовичу требовалось некоторое время, чтобы подготовить Лалочку к мысли, что он теперь мало того, что беден, так еще и владелец всего половины квартиры, доставшейся от отца.

– Вот чудеса! – восхищалась Валентина Матвеевна неутомимым финансовым гением мужа. – Это что же выходит? У них квартиру купил, им же потом и сдал?

– Выходит, что так. И эти деньги как раз и пошли на обустройство семейного гнезда нашей дорогой доченьки.

– Да, раз ты такой умный, так вместо того, чтоб им деньги давать, лучше б Володьку научил, как их заработать.

– Ай, – махнул рукой Федор Константинович, – это дело тухлое.

– Отчего?

– Хотел бы, так давно бы сам заработал.

– Так он оттого и не хочет, что ты им постоянно даешь. «Папа дай то, папа помоги это», – передразнила она, – а ты и рад стараться.

– Ну, а кто виноват, что у нее такой муж? Это, знаешь ли, сердцу не прикажешь.

– Может, оно и так. Главное, что любят друг друга. Это самое главное. Дай бог, чтоб и Боря с Аней так же друг друга любили.

– Дай то бог, – согласился Федор Константинович, стараясь прогнать от себя мысли, одному ему ведомые.

– Но для чего все-таки понадобилось скрывать столько лет? Мне-то ты мог сказать, в конце концов? Не понимаю, – вернулась Валентина Матвеевна к тому, с чего начала.

– Знаешь, как говорится: что знают двое, то знают все. Так что, меньше знаешь, крепче спишь, – Федор Константинович улыбнулся и с нежностью пожал жене руку повыше запястья. – Не сердись.

Поздно вечером, возвращаясь домой, Борис медленно шел по проспекту, крепко обнимая жену за талию. Прижимая к себе, он, наклоняясь, целовал ее в губы, и чувствовал, как по телу разливалась горячая и томительная сладость. Первый мучительный приступ стыда прошел, развеянный парами коньяка пятнадцатилетней выдержки, и он верил, что прожил сегодня свой самый счастливый день.

В первые дни мая, когда на центральной площади города Орлова на клумбах расцвели тюльпаны и нарциссы, Федор Константинович Лунгин, человек пожилой и весьма уважаемый, отправился на ту площадь, носящую имя известного местного благотворителя Петра Васильевича Оладина в дом номер двадцать шесть по Центральному проспекту в квартиру под номером сорок семь, чтобы убедиться, что все готово к приезду новых жильцов, и, если потребуется, отдать последние распоряжения.

Федор Константинович шел не спеша, ему было жарко в своем демисезонном полупальто серой масти, так что он расстегнулся и ослабил на шее захват кашне. Кепку он давно нес в руке, открывая голову все еще поросшую густой темной с проседью шевелюрой теплому весеннему ветру. Федор Константинович знал, что весеннее тепло обманчиво, но и в свои семьдесят шесть лет мог позволить себе обманываться, имея здоровье достаточно завидное. Он был по обыкновению бодр, строен и подтянут.

Итак, поутру в пятницу, когда часы на старом здании больницы – Федор Константинович много раз замечал эти часы и много раз думал о том, что неправильно иметь часы на главном корпусе больницы хотя бы потому, что тяжелым больным они непременно станут напоминать о том недолгом времени, которое им, возможно, осталось – так вот, когда эти часы показывали половину одиннадцатого, Федор Константинович шел осмотреть квартиру, а точнее те две комнаты, которые до недавнего времени принадлежали лично ему, а теперь перешли в собственность его счастливых молодоженов.

Да, именно так: щедрый отец преподнес своему сыну Борису и его жене Анечке эту квартиру в виде свадебного подарка, даже не смотря на то, что о той самой свадьбе узнал далеко не самым первым, да и то только после того, как она состоялась. Таким поступком сына Федор Константинович был не то что шокирован, но, прямо скажем, озадачен и плюс к тому раздосадован. И досада эта крылась даже не в том, что ему не удалось выступить по-царски, сидя при скоплении многочисленных родственников за большим праздничным столом одесную от жениха и торжественно объявляя во всеуслышание о приготовленном им щедром подарке, но в том, что он-то о сыне подумал и позаботился давно, а сын даже не посчитал нужным сообщить о своих намерениях – женился, не спросясь его родительского благословения, а это, как полагал Федор Константинович, основываясь не столько на приметах народных, сколько на своем житейском опыте, дурной знак. Редко что хорошее выходило из таких скороспешных браков, тайно заключенных за родительской спиной. И Федор Константинович, хоть думу свою думал, но сыну искренне желал добра и благополучия. Он уважал его выбор, ни разу и словом не обмолвился о том, что девушка эта ему, мол, не пара, и, постановив, что это не его ума дело, не вмешивался и надеялся на то, что все у них сложится как нельзя лучше. Главное, что они любят друг друга, – говорил себе Федор Константинович, – и, может быть, именно им удастся стать тем счастливым исключением из правила.