Мария Текун - Жизнь Лунгиных. Семейная сага

Она открыла свой салон по типу светских салонов девятнадцатого века, где по пятницам блистала ничуть не меньше, чем будучи примой Волынского театра оперетты, и куда охотно стекалась публика самая разная. Ловко воспользовавшись своей пока еще не померкшей славой, она создала вокруг себя то общество, для которого оставалась звездой первой величины даже тогда, когда в театральной среде о ней давно прочно позабыли.

* * *

Все это случилось лет пятнадцать назад. С тех пор много воды утекло, но Виталий Альбертович и Лалочка все еще были вместе, хотя, возможно, именно ради этого профессору и пришлось лишиться ровно половины квартиры, доставшейся когда-то от отца.

Вот ту вторую половину, которой три с лишним года назад лишился профессор Яновский, и шел «проинспектировать», по его собственному выражению, Федор Константинович Лунгин теплым майским утром.

Лалочка встречала Федора Константиновича в прихожей как всегда прекрасная в своем расписном наряде птицы кеттуалей.

– Проходите, проходите, дорогой Федор Константинович, – радостно приветствовала она его, – ждем вас, давно ждем.

– Ну что вы, не стоило, – усмехнулся Федор Константинович, отвечая ей в тон. – Я всего на минутку.

– Что ж и чаю с нами не попьете? – изумилась Лалочка. – А я приготовила… Или вы спешите, дела у вас?

– Спешу, но не настолько, чтоб не составить вам компанию, дорогая Лариса Павловна, – успокоил ее Федор Константинович. – А потому, чтоб не терять времени даром, перейдем сразу к делу.

– Да-да, конечно, пойдемте, – Лалочка поспешила вперед по коридору, стуча каблучками сабо и размахивая широченными рукавами халата, как крыльями. – Мы, конечно, не все успели убрать, но вы нас простите, – проговорила она то ли просительно то ли вопросительно, и, увидев в лице Федора Константиновича понимание, тут же продолжила, оправдываясь и объясняя: – Сами понимаете, невозможно все в одну комнату впихнуть, а потом, я так подумала, что, может быть, вашим какие-то шкафы понадобятся, или, допустим, кровать? Мы-то не против, пусть пользуются, все равно без дела стоит, и библиотека, там, книги – всегда пожалуйста. Как вы считаете?

– Это уж вы сами договаривайтесь, как решите, так и будет, я теперь свои полномочия сдал…

– Оформили документы? Да?

– Да, все оформил, о том, собственно, и пришел сказать. Что мои завтра собираются пожаловать, и чтоб для вас это не было…

– Ну, что вы, Федор Константинович, мы, можно сказать, со дня на день ждем. Виталий ключи вот новые сделал, два комплекта.

– О, большое спасибо, – Федор Константинович заметил и оценил такую заботу. – А сам он, кстати, где? Нет его?

– Нет, на работу вызвали, какая-то там консультация его понадобилась, так что если придет, то не раньше двух-трех. Но вы, если хотите, можете подождать.

– Да нет, я так спросил. Впрочем, раз уж разговор зашел, в а м скажу: вы их, Лариса Павловна, тут не балуйте, я в том смысле, что пусть сами живут. А то я ведь вас знаю, то диванчик дадите ненужный, потом еще что-нибудь – так и привыкнут, что вечно кто-нибудь за них делает. Это, конечно, дело ваше, не подумайте, что вмешиваюсь, просто предупредил.

– Я понимаю, – с готовностью откликнулась Лалочка, – все понимаю. Но диванчик-то действительно у нас лишний, куда нам его?

– Да я не про диванчик, – усмехнулся Федор Константинович, – я вообще.

– Все сделаем, как пожелаете.

– Спасибо за понимание.

– Прошу к чаю. Я хворост приготовила, такой вкусный вышел, вот попробуйте, – Лалочка водрузила на стол огромное хрустальное блюдо. – А все-таки, вы Федор Константинович о том не думали?

– О чем? Отчего это у Виталия Альбертовича животик такой отрос? – пошутил он, отведав Лалочкин кондитерский шедевр.

Лалочка засмеялась:

– Хи-хи-хи! Да нет, я про то, чтобы вам самим тут поселиться, а детям старую квартиру оставить?

– Хм, – Федор Константинович привычным жестом пригладил волосы. – Честно сказать, подумывал. Но это я сам с собою подумывал, а дело-то касается не только меня одного. В общем, решил, что так все же лучше будет. Уж вы не обессудьте.

– Нет, ну что вы, Федор Константинович, мы вас давно знаем и ваше решение уважаем. Тем более, Боря ваш, кажется, мальчик симпатичный, и Анечка – Анечка просто чудо.

– Рад, что вы так считаете. Только уговор, – он со значительным видом поднял указательный палец, напоминая Лалочке о ранее сказанном.

– Я поняла, – поспешила заверить его Лалочка, – все поняла. Но нельзя же жить, чтоб друг друга не замечать? Люди должны помогать друг другу, лично я – так считаю. Вы вот, Федор Константинович, как нам помогли – слов нет. Всю жизнь вам благодарны будем. Честное слово.

– Ну уж, – Федор Константинович отвел от себя комплименты, – не преувеличивайте. Я не альтруист, в конце концов, и вам не советую. Спасибо за чай и позвольте откланяться.

– Всегда рады вас видеть. Вы уж нас не забывайте.

– Как же – мы же с вами теперь почти что родственники, – пошутил он.

– Вот и я говорю, – обрадовалась Лалочка. – Милости просим, в любое время.

– Спасибо. Желаю здравствовать.

* * *

Следующий день в семействе Лунгиных был днем из жизни муравьев: с самого утра все бегали, суетились, что-то разбирали, складывали, переносили, перетаскивали, мешали друг другу, уступали дорогу, помогали, советовали… Переезд – дело хлопотное даже в том случае, когда особо нечего собирать.

Все утро Борис и Анечка, пребывая в самом счастливом расположении духа, никак не могли сконцентрироваться на поставленной задаче, и своими хаотическими перемещениями по квартире только мешали Валентине Матвеевне, думавшей за всех и отделявшей от нажитого добра посильную часть: чтоб молодым на новом месте было в чем чай вскипятить, и суп сварить, и чем его есть, и на чем спать, и чем лицо вытирать. Они же сами за прошедшие полдня едва справились с тем, что собрали свои личные вещи.

После обеда Федор Константинович вызвал микроавтобус, куда погрузили все вещи, потом уселись сами: он впереди, а молодежь с Валентиной Матвеевной, продолжавшей давать последние наставления, в салоне, и отправились на новую квартиру, где все уже было приготовлено к встрече дорогих соседей.

К вечеру, устав от переселенческого празднично-делового ажиотажа, накрыли стол на кухне. Сидели совсем по-семейному. Разговаривали, как родственники, которые встречаются только по праздникам. Все шло чудесно, лучшего нельзя и пожелать.

* * *

Анечка уединившись осматривала квартиру. В тот первый раз она смотрела на все совсем с другим настроением, и оттого толком ничего не разглядела, не запомнила даже, как расположены комнаты. Но теперь глазам ее открывалась совершенно иная картина. За те дни, что прошли с момента их первого появления здесь, когда отец преподнес им этот в полном смысле бесценный подарок, она постепенно привыкла к мысли, что они больше не гости в той квартире, в которую она поначалу даже в гости-то стеснялась зайти, но – хозяева! И теперь осматривала все хозяйским взглядом.