Юрий Киселев - БЕЛОЕ и КРАСНОЕ. Отпрыски

– What do you think? – спросил пожилой у спутника.

– Not bad, – обронил тот и глянул на Римму. – How much?

– Игорек, сколько за церквуху? – спросила Римма.

– Пятьсот, – делая вид, что возится в ящике, буркнул тот.

– Сколько?! – округлила глаза Римма.

– Пятьсот! – рявкнул Щербинин.

– Five hundred, – перевела Римма, в то время как пожилой уже отсчитывал доллары.

– What? – изумился спутник, хватая его за руку. – What are you doing, Dad! For what? You’re crazy? – И обратился к Римме: – One hundred.

По этому «dad» Римма поняла, что подошедшие отец и сын.

– I’m doing what I’m doing, – отрезал отец, высвобождая руку.

– Они предлагают сто, – перевела Щербинину Римма.

Тот поднял голову от телеги, на миг опять встретился взглядом с пожилым, буркнул:

– Пошли они в жопу. – И снял картину, намереваясь уложить.

– Вот, вот! – поспешно протянул деньги пожилой, к немалому удивлению Риммы перейдя на русский. – То, что вы запросили, голубчик.

Щербинин стоял как истукан, застыв с картиной на полуфазе движения. В душе у него царила паника, в то время как покупатель тянул руку с долларами. Щербинин помотал головой и непроизвольно спрятал картину за спину.

– Позвольте, голубчик, вы сказали пятьсот? – недоумевал покупатель, вглядами призывая Римму в свидетели. – Однако ж… Извольте, я готов дать больше!

– Я сказал, назвал в долларах, – смешался Щербинин, – а принимаю в рублях. По курсу.

– Слушай, какая тебе… – вмешалась Римма и осеклась под его взглядом.

– Такой порядок. Голуб-чик, – с любезным видом пояснил Щербинин, отвернулся к ящику, и «Церквушка» сама влетела в ячейку.

– Как же быть, уважаемый? У меня нет столько рублей, – пробормотал покупатель. – Но если вы сделаете милость и обождете, я схожу обменяю. Где здесь…

– Нет, не могу, – отрезал Щербинин и захлопнул ящик. – Завтра!

Римма была довольна, что не ошиблась: это был все-таки иностранец или давно уехавший из России, что проскальзывало в лексике и в едва уловимом акценте.

– Послезавтра мой сын и я улетаем, – попробовал разжалобить пожилой, – а я хочу увезти память о Москве. – И подождав, сдался. – Ну завтра так завтра. В котором часу?

– С десяти до шести.

– Но пожалуйста, не продавайте никому, обещаете?

– Уж это я гарантирую, – с готовностью заверил Щербинин, отсоединяя от стенда «лапы» и укладывая на тележку.

– Я непременно куплю, можете быть покойны!

Щербинин разбирал стенд с видом, будто делает главное дело своей жизни.

– Стало быть до завтра, да? – попрощался пожилой со спиной Щербинина, улыбнулся Римме и направился с сыном в сторону Смоленской.

– Ой, – спохватилась Римма, кинулась в магазинчик, выскочила, вынося на плечиках генеральский мундир цвета морской волны, бросила: – Игорек, я не заперла, пригляди, – и с мундиром наперевес ринулась за иностранцами. – Эй, эй? Минутку! – Поравнявшись с ними, она встряхнла на плечиках мундир. – Это вас не заинтересует? Exclusive! К нему еще парадный кушак. Уступлю за двести. Доллары я беру, нет проблем.

Пожилой на ходу покачал головой и вежливо улыбнулся:

– У нас много багажа, сожалею.

– Вы хоть представляете, что это? Генеральский мундир, участник парада Победы в сорок пятом. Лично видел вашего Рузвельта. Вы из Америки?

– Позвольте, где ж он видел нашего Рузвельта? – улыбнулся пожилой.

– Здесь, в Москве! На Красной площади, рядом со Сталиным. А по другую сторону – Черчиль, все участники коалиции. Не видели хронику? Парад Победы 24 июня 1945 года. Хотя да, у вас считают, что войну выиграла Америка. Я с одним говорила, так он вообще думал, что Советский Союз воевал на стороне Гитлера!

– Говорите, Рузвельт со Сталиным стоял?

– Да, по правую руку. А Черчиль – по левую. Там еще генерал Де Голь с ними…

– В кресле?

– Де Голь?

– Рузвельт!

– Естественно. На мавзолее сделали помост, кресло стояло на помосте – чтобы все были на равных. И Рузвельт делал рукой вот так… – Римма покачала ладонью. – Историю надо знать. Сколько вам было, когда вас увезли в Америку?

– Я там родился, – улыбнулся пожилой.

– Серьезно? А вы не из Нью-Йорка, случайно?

– Из Лос-Анджелеса.

– К Голливуду не имеете отношения?

– Некоторое.

– О, для съемок! – воскликнула Римма, вскидывая мундир. – Не вам, так кому-то еще, заработаете на этом. А где вы русский так освоили?

– В вашей тюрьме.

– Вы сидели у нас?! – округлила она глаза. – За что?

– Я Френсис Пауэрс, пилот самолета U-2. Меня сбили над Красной площадью в годовшину вашей революции – вас еще на свете не было. Я катапультировал – и прямо в ваше КейДжиБи. Потом меня обменяли на вашего шпиона, давай бог память…

– На Абеля, – подсказала Римма. – Хотите совет? Вернетесь – проверьте холестерин.

– Холестерол? Высокий? Вот те раз!

– Сбили вас над Свердловском, теперь Екатеринбург, и не на ноябрьские, а Первого мая, в День международной солидарности трудящихся – теперь праздник весны и труда.

Пожилой приостановился, встретился с ней глазами – и расхохотался:

– Поймала, поймала меня! Молодцом!

– What’s up, Dad? – недовольно спросил сын.

– A smart ass! – смеясь кивнул отец на Римму.

– Your son doesn’t speak Russian? – удивилась Римма и насколько могла кокетливо поглядела на сына. – Why? Your father speaks Russian almost like a Russian!

– I don’t like it, – отрезал тот.

– Russian or the Russians?

– I don’t know Russians.

– Bullshit! – цыкнул на него отец и повернулся к Римме. – Не слушайте его.

– Dad! We gotta go, – не вытерпел сын.

– Мне тоже надо идти, – сказала Римма. – А то я на Игорька все бросила…

– Это не тот, у кого картины? – оживился пожилой. – Вы его хорошо знаете?

– Более чем. А меня зовут Римма, – сунула она руку.

– Майкл, – назвался пожилой. – А моего сына – Дино.

Римма потянула было руку, но Дино лишь холодно кивнул.

– Приятно познакомиться, – поспешил исправить неловкость Майкл.

Римма смерила Дино насмешливым взглядом и улыбнулась Майклу:

– See you tomorrow! Вы же придете за картиной? Заодно, может, надумаете… – Она вскинула мундира и его рукавом прощально помахала: – Bye-bye Michael!

Думая, что Римма вот-вот вернется, Щербинин не стал затаскивать телегу в ее «Сувениры», истратил полученное в сражении за «Церквушку» тепло и снова расчихался. Наконец она появилась, отмахивая на ходу мундиром, как кадилом.

– Ну ты даешь! – опередила она укоры. – Пятьсот баксов за раскрашенную картонку!

– Но-но! За «раскрашенную картонку» я и обидеться могу.

– Мне самой нравится – я с позиции покупателя. Кто разбирается – у того нет денег. Для кабака – не та тематика. Для офиса – не тот размер. Для иностранцев… Я Ольке говорила: «Пиши авангард!» Давно б в «зелени» купались. А ты ходишь вхолостую! Хоть что-то сегодня ушло? Вчера?… Нашелся придурок – полтыщи баксов отваливает! Это ж… «Я доллары не беру». А завтра не придет. Что на тебя наехало?