Юрий Киселев - БЕЛОЕ и КРАСНОЕ. Отпрыски

В конце концов, не он первый, не он последний. У каждого это когда-то в первый раз. Теперь тревожило скорее другое. От кого-то он слышал, что раз вкусив женщину, без этого уже не сможешь. А когда месяцами болтаешься без берега – не станет ли он таким же страдальцем, как Тони, который ни о чем, кроме женской задницы, думать не может. С другой стороны – а как же на станциях в Антарктиде? По полгода, по году без женщин!

К моменту, когда свернули с Рамбла в Баррио-Чино, Майкл психологически уже перешел Рубикон. Однако по мере того как они углублялись в квартал, решимость его падала. В двух шагах от светлого, мажорного, праздно гуляющего бульвара начинался другой мир. Кривые, полутемные, замусоренные улочки, пропахшие мочой, бараниной, дешевыми духами и гашишем. С балконов развалюх свисают сушатся простыни. Хоть англичанин и сказал, что с этого года Франко запретил проституцию, но, то ли рука Мадрида сюда не дотянулась, то ли древнейшая профессия потому и древнейшая, что пережила все запреты, – ночные бабочки, разного возраста и пола, стояли тут на каждом шагу, подпирая двери баров или вообще без вывески – лампочка да звонок. Бабочки вспархивали намазанными ресницами и дежурно улыбались. Между ними крутились жуковатого вида субъекты: сутенеры? диллеры? карманники? – кто их разберет. От всего исходил запах порока, пугая и будоража воображение, чего с Майклом не было ни на Сен-Дени, куда он тайком от маман бегал поглазеть на парижских проституток, ни дома, где с одной даже подружился. Ему тогда было пятнадцать.

Он шел вечером по Сансет бульвару и курил. На углу с Ла Сиенигой его окликнули. По сапогам, юбчонке, едва прикрывавшей промежности, и навешенным фенькам и цацкам он понял, кто она, и хотел пройти. Она попросила сигарету. Он вынул из пачки и, не глядя ей в лицо, протянул. Она спросила зажигалку. Он поднес огонек и хотел отойти, но она остановила, полезла в сумочку, порылась в пакетиках и выудила конфету. Он брезгливо мотнул головой и сослался на больной зуб.

– Окей, – сказала она, – подрастешь – дам тебе сладкое, от чего зубы не болят.

Майкл оскорбился и глянул ей в лицо. Она была хорошенькая, но ужасно накрашена.

– Не настолько ты старше! – взбрыкнул он.

Она улыбнулась:

– Достаточно, чтобы пойти за тебя в тюрьму.

На следующий день он рассказал о событии школьному другу Патрику Уолшу, упитанному, флегматичному ирландцу, готовящему себя к музыкальной карьере. Такой же девственник, Патрик считал себя знатоком женщин, образовывал Майкла и с самого первого номера Playboy (с фото Джин Мортенсон, будущей Мэрилин Монро, на обложке) притаскивал журналы, где они с вожделением разглядывали полуголых красоток.

– Тебе ее надо приручить, – выслушав товарища, компетентно заключил Патрик. – Чтоб она не боялась, что ты трепанешь предкам.

В словах Патрика был резон и, собравшись с духом, Майкл отправился на Сансет. Она стояла на том же углу. Она его помнила, даже обрадовалась. Звали ее Ана, она была из Колумбии. Постояли покурили. Он посоветовал меньше краситься и не нацеплять столько побрякушек, а то солидный клиент не клюнет.

– Дурачок, – засмеялась она, – петух клюет на блестящее. – Однако совета послушала.

Ана стала объектом его сексуальных грез. Когда он ее не заставал, он ревновал. Как-то он проторчал вечер, издали наблюдая, с кем она уйдет. Остановилась машина, загородив ее, а когда отъехала, Аны не было. Ночь он не спал, утром решил никогда-никогда ее не видеть, вечером они традиционно покурили, и Ана традиционно же сказала:

– А теперь иди, не отсвечивай, мне нужно работать.

Так продолжалось до летних каникул, когда они с маман улетели во Францию. В Париже он тайком от маман купил Ане брошь и, едва они вернулись, помчался на Сансет. Аны не было ни в этот вечер, ни в следующие. Патрик считал, что ее депортировали.

И сейчас, попав в Барио-Чино, Майкл подумал про Ану. Вдруг она каким-то чудом оказалась здесь? «Господи, пошли мне Ану!» – взмолился он.

– Чтоб я с тобой еще пошел, Ивлев!.. – ворчал Тони. – То ему посрать, то на факин башню, щас принцессу ему подавай! Вон та, погляди…

– В лиловом? Ноги колесом?

– Да нет, рядом, длинная. Сиськи, а? Гора!

– Дай мне бра – я туда вершины Мак-Кинли натолкаю!

– Думаешь, не свои? – засомневался Мартинес.

– Откуда у мужика свои?

– Парень, что ль? Иди врать! А вон та, в красном? Тоже, скажешь, парень?

– А фэйс? Ей сто лет!

– Фэйс фланелькой накроешь. Скоро на «коробку», а ни одного пистона не поставил.

– Я тебя не держу.

Мартинес пробурчал что-то, но от Майкла не отстал. Они обошли матроса с торгового судна, лежащего поперек тротуара в луже мочи, и свернули в переулок.

– Ты хоть знаешь, куда идешь? – не унимался Мартинес. – Заблудимся, фак!

Майкл не отвечал, но шел весьма уверенно, хотя и не знал куда. Ноги сами несли. И вдруг остановились перед дверью под вывеской: «Café» .

Вспоминая потом тот день, он не раз задавался вопросом, почему остановился именно перед этой дверью. Потому ли, что ее никто не подпирал и на вывеске не было красоток в призывных позах – или кто-то свыше остановил его перед этой дверью? За стеклом виден небольшой зальчик, освещаемый лишь светом от бара, но за стойкой никого, как и в зале.

– Закрыто, – буркнул Тони.

Майкл толкнул дверь. Та открылась, звякнув колокольчиком, и они вошли. У Майкла мелькнула надежда, что заведение чисто питейное. Они прошли и сели за стойку.

– О, смотрите кто здесь! – появляясь из-за портьеры, осклабился бармен и на сильно ломаном английском спросил, что военные моряки будут пить.

Они заказали виски. Бармен поставил перед ними стаканы, продолжая улыбаться, отчего его рожа не делалась менее бандитской. У Майкла появилось желание уйти.

– Выпьем и отвалим, – предложил он. – Цыпочками здесь не пахнет.

– А это мы щас выясним, – сказал Тони и залопотал с барменом по-испансики.

Тот что-то отвечал, наливая им виски, и скрылся за портьерой.

– Щас все будет, – довольно сообщил Мартинес.

У Майкла внутри екнуло, но он не подал виду.

– Отлично, – небрежным голосом бросил он и глотнул виски.

– Слушай, – озабоченно заговорил Тони, – я думаю, здесь сильно дорого. Может, одну на двоих возьмем? А? Ты как?

Только этого Майклу не доставало!

– Мне твоя жопа в дýше глаза намозолила, – буркнул он.

– Ну, тогда, махнемся потом, окей? – хихикнул Мартинес.

– Там видно будет, – сказал Майкл, лишь бы отвязаться, вытряхнул в рот остатки льда из стакана и стал сосать.

Алкоголь не брал. Вернулся бармен, кивнув – все окей. Майкл заказал двойной и закурил. Через минуту из-за портьеры вышла девушка, в похожем на пеньюар нейлоновом платье, сквозь которое просвечивали черные чулки на поясе с подвязками и соски ничем не прикрытых грудей. Внешне она походила на девушку из Playboy. Она улыбнулась и коряво отбарабанила заученное: «Hi! How are you doing? My name is Montserrat». Майклу показалось, что он ей понравился, а уж она ему – точно. Тони обойдется кем-то и попроще. В конце концов, он его сюда привел и имеет право выбирать. Майкл хотел назваться, но Мартинес уже сунул ей руку: « Antonio» . – И продолжал по-испански что-то чирикать. Она засмеялась и села рядом с ним. «Факин чикано! – ревниво выматерился про себя Майкл. – Фак, надо было раньше условиться». Тони бросил что-то бармену, и тот поставил перед Мансеррат фужер вина. Майкл подумал, что надо взять это на вооружение. Пощебетав, парочка встала и направилась к портьере. Тони оглянулся и подмигнул.