Лана Петровских - Затеряться в любви

«Что же делать? Они дождутся третьего, войдут в квартиру, заберут ключи… ограбят центральный сейф… Хлороформ… Толян?… Анатолий? Существо, охранявшее сбербанк и уволившееся месяц назад…»

– Вон, гляди, Толян…

Воздух сжался в груди, став щемящим комочком.

Что делать? Выхода нет. Сейчас Анатолий войдет, стукнет ее… Закричать… но голос слипся внутри. Ее взгляд, перебегая от стены к стене, искал помощи, поддержки… И вдруг… Подвал. Страшная дверь была чуть приоткрыта, бумажка с печатью белым краешком надежды беззвучно позвала Тамару. Но долгий внутренний страх, впитавшись в мозг, дрожащей зверюшкой забился внутри. Потоки секунд и мыслей снова превращались в соляной столб. Неведомая, почти животная, сила самосохранения толкнула Тамару в черную дыру, в неизвестность.

Входная дверь открылась, Анатолий прошел мимо. Подвальный выдуманный ужас оказался другом и защитником на целую ночь.

Утром Тамара Андреевна без объяснений написала заявление об увольнении. Появились свободные часы, дни. Подрабатывая репетитором, она чувствовала прилив сил. Затеяла небольшой ремонт. Сделала короткую стрижку, как в школьные годы. И однажды, проходя мимо подвала уже без страха, увидела новый замок и табличку «Автошкола». Тамара всякий раз мысленно благодарила черную дверь за чудесное спасение от унижения, страха, а может быть, и смерти.

Весенним днем, возвращаясь с урока, она, как обычно, остановилась около подвала и с нежностью погладила стальную ручку безмолвного друга. Дверь неожиданно распахнулась… Их глаза встретились. Он узнал добрый лучик ее наивного детского взгляда и улыбнулся. Нужно было прожить двадцать пять лет после школьной жизни, чтобы вот так вдруг в обычный рабочий день понять, как дорога была для него та робкая девочка, боявшаяся сказать «люблю». «Володя Соколов!» Отражая его встрепенувшиеся чувства, ее глаза засветились. Прошлое превращалось в реальность.

На стальном треугольнике утюга ножницами она пыталась нацарапать слово «гад». Но буквы не писались, острые линии в нужном месте не заканчивались, появлялся лабиринт углов. Она злилась, что рука в точности воспроизводила ее мироощущение – лабиринт, где каждый поворот – тупик. Темно и страшно. Она собрала его вещи в коробку и заклеила скотчем. Когда стемнеет, она вынесет ее на помойку.

«Помой-ка!» В четвертый раз за один холодный зимний день она принимала душ, пытаясь смыть его последние прикосновения с тела и души. Обжигая грудь мелкими острыми струйками воды, она прокручивала в памяти недавний диалог.

Поверх заклеенной коробки с мужскими вещами она бросила искалеченный утюг, его подарок на Восьмое марта. Вещей больше нет, остатки его следов на ковре съел пылесос. Запах! Запах задержался, но морозный воздух из распахнутого окна уничтожит его за несколько минут. Останутся мысли, воспоминания. С этим она тоже справится.

– Неужели ты не понимала, что последние три года мы жили, как соседи… Доброе утро, спокойной ночи, вот чистая рубашка…

– Соседи рубашек не стирают… – протестовала она.

Он злился, ходил по комнате, размахивая руками.

– Твоя лень и меня поработила… Вспомни, раньше мы все время куда-то ходили, ездили, не стояли на месте… Чтобы я мог целый вечер просидеть перед телевизором?! Ты отбивала всякую охоту от активной жизни. Ты на себя посмотри – в свадебное платье тебя же колотушкой не запихнешь…

Четыре года назад она выпорхнула от врача с чувством любви и восторга к доброму миру. На втором году их совместной жизни она подарит ему ребенка.

– Ты с ума сошла?! На носу гос. экзамены, диплом, сто рублей стипендия, мы живем на обедах твоей мамы… Да ни ты! Ни я не готовы стать родителями!

Он уговаривал, что надо подождать, свою жизнь наладить… говорил, говорил, говорил. Сердце сжималось в крошечный пульсирующий орех. Вдыхаемый воздух превращал легкие в мутный плавающий в слезах пузырь. Слова мужа казались чужими. Голос, всегда ласкавший чувствительный слух, больно резал отточенным металлом. Чудовищные фразы. Ей казалось, что говорит нездоровый человек. Сквозь слипшиеся ресницы она видела его спокойное лицо, открывающийся рот. Она желала очнуться от кошмара, не верить. Она проплакала всю ночь, но твердо решила, ребенок будет жить. Через сутки сильнейшее кровотечение, внезапно начавшееся и закончившееся потерей.

Постепенно жизнь наладилась. Но гормональные таблетки и оставшийся в организме стресс потихоньку делали свое бесхитростное дело, замораживая ее желания и чувства. Ей стало нравиться одиночество, кулинарные излишества и тишина.

«Каждая личность в своем развитии проходит кризисы. Кризис – это поворотный пункт, это переход на более высокую ступень развития. О детских кризисах знают все, но мало кто задумывается, что и взрослый человек проходит кризисную перестройку. Просто взрослые кризисы во временном промежутке индивидуальны. Сейчас ты впала в спячку, но этап кокона пройдет, ты превратишься в капустницу или павлиний глаз, тебе выбирать, и полетишь на волю к новым достижениям. И хорошо, что твой никчемный муж бросил тебя на кризисном этапе, а не позже. Когда выбрасываешь хлам, освобождается пространство», – утешала оптимистичная подруга.

– Может, мне собаку завести?

И через неделю подруга подарила забавного каштанового щенка.

– Куплю ему гюйс, назову «матрос Лабрик» в честь моря Лабрадор, а зимой тельняшку будет носить.

Она никогда не думала, что станет «собачницей». Негласные традиции собачьей площадки, тусовки и бесконечные разговоры о своих питомцах.

– Лабрадор – дорогое удовольствие. Вы хорошо зарабатываете? – нетактично интересовалась хозяйка купированного дога.

– Это подарок.

– Хорошо иметь таких щедрых друзей, – прокомментировала «Догиня».

Они с Лабриком перестали ходить на общую площадку, предпочитая прогулки в дубовом лесочке. Это оказалось несравненным удовольствием уединения и объединения. Через год Лабри вытянулся, повзрослел и стал похож на большое шоколадное лакомство с вишневыми глазами. Лучистые струйки незаметно исчезали, обнажая у горизонта солнечный диск, и последние солнечные лучи золотым решетом ложились на верхушки больших дубов, путаясь в их пожелтевшей кроне. Лабри, разбегаясь, врезался в собранные кем-то сухие кучки опавшей листвы, нарушая своими движениями замирающую прохладу, то здесь, то там поднимая еле уловимый пряный аромат поздней осени. В конце аллеи опустевшего парка зависло седеющее воздушное покрывало, пряча ускользающую тропинку.

Подняв морду, пес выбрал направление и бросился в азартную скачку. Но вдруг резко встал и замер. Не слыша привычного шуршания за спиной, она обернулась. Силуэт собаки растворялся на фоне потемневших стволов. Сумерки.