Лина Павич - Халф Мун

– Ты же знаешь: Флори без конца болела, из-за этого пришлось оставить место в школе, – вяло попыталась оправдаться я. – А сейчас… Сейчас я просто не хочу туда возвращаться! Я обожаю литературу, но совершенно беспомощна в попытках привить ученикам тягу к чтению. Вернее, ладить с ребятами у меня выходило неплохо, но при этом зачастую я имела свою точку зрения относительно изучаемого материала, и она категорически не совпадала с той, которую я обязана была внедрять им в головы. Эм… Я терпеть не могу работу в школе! Понимаешь? Факультативы – ещё куда ни шло, на них ты не связан по рукам и ногам. Да и как педагог я полный ноль, в отличие от Лоры, и устаю от этой проклятой службы похуже портового грузчика! Мне необходима возможность уйти в себя, поразмыслить, а шум и возня совершенно лишают меня самообладания. Да, я люблю рисовать и, по настроению, пощёлкать фотокамерой, но и в этом я дилетант и посредственность! Выходит, столько лет в колледже и университете потрачены впустую, и я ничему толком не научилась. Уж лучше я буду полезной у себя дома. На уроках я каждую минуту смотрела на часы и, чуть не плача, понимала, что за учительским столом я протираю штаны, не развиваюсь, не иду вперёд. Не желаю общаться с коллегами, ничего не даю детям и ничего не беру взамен!

– Выходит, в пирамидах из специй и форм для выпекания ты развиваешься больше?

– Во всяком случае, дома я делаю что-то нужное и приятное для родных людей! Ты же не станешь оспаривать то, что я не самая плохая хозяйка?

– Разумеется, не стану. Но тогда зачем ты стала учителем? Ещё не поздно состояться как кондитер, если на то пошло. И кстати, совершенно не соглашусь с тобой относительно посредственности: я видела некоторые из твоих работ – у тебя хорошая рука и нестандартное видение. Это же твоя проба офорта?

– Мать так хотела. А я слепо доверяла, да и расстраивать боялась – жалела очень. И безоговорочно принимала её точку зрения за свою собственную. Полжизни прилежно шла следом, добиваясь благосклонности, пока не поняла, что этим сама же себя и погубила. А маме я не нужна никакая – будь я министром финансов или продавцом хот-догов. Теперь при любом удобном случае Лора не забывает торжественно напомнить мне, какое я дерьмо… Прости, что я не состоялась как личность, – невесело усмехнулась я. – Знаешь, она все мои школьные конспекты и награды выкинула, чтобы никто не увидел, что я была способной ученицей – иного объяснения у меня просто нет. Брат нашёл медаль DofE на чердаке, в коробке с виниловыми пластинками, и не поверил, что она моя. Её только мне и удалось отвоевать… – Вскочив со стула, я заходила по кухне. – Лора постоянно твердила: «Нечего собирать ненужный хлам в доме!» А сама при этом выбрасывала исключительно наши с отцом личные вещи, как будто и напоминания о нас двоих видеть не желала. Сначала я ревела – отнимала и перепрятывала, так она всем нашим родственникам жаловалась, что это я задира и грубиянка, и от меня одни ссоры в доме! Папа, правда, всегда занимал мою сторону, но рано ушёл… – Помолчав, я захлопнула окошко и подытожила: – Что касается детских увлечений – ни одно из них не дотянуло и до совершеннолетия, так что я ни за что не осмелюсь засветить своё «творчество» перед кем бы то ни было. Офорт? В школе я обучала детей литературоведению, а рисование – это так, блажь, детское баловство. Куда мне податься с обрывками знаний? Да и Том был бы против моего частого отсутствия дома. Мы оба действуем исключительно в интересах нашей семьи.

Вздохнув, я отвернулась к плите.

Всё это время Эмма сочувственно глядела на меня и как будто попутно о чём-то размышляла. Такие разговоры не были редкостью – моя подруга уважала меня, и процесс моего превращения «в столетнюю бабулю, поселившуюся на кухне», задевал её за живое. Она не хотела, да и не могла понять одного: я целенаправленно шла к погружению в тягучую желеобразную субстанцию, именуемую равнодушием. В нём я нашла спасение, и единственная нить, паутинка, связывающая меня с чуждым миром стремлений и переживаний – это моя дочь.

Отсутствие желаний делает человека неуязвимым. Вы лишены награды в виде наивысшей степени удовлетворения от достижения заветной цели, просто за её неимением, но получаете нечто значительно большее: свободу от мерзких и болезненных проявлений, принижающих всё человеческое – зависти, алчности, злорадства… Я сделала свой осознанный выбор, и легче было бы вернуть застывшей лаве её первоначальное состояние, нежели сдвинуть меня с места.

Как-то ранним октябрьским утром, проводя мужа и дочку, я планировала заняться уборкой. Вечером нам предстояло навестить родителей Тома в Калгари – мы встречались нечасто, сами они не искали сближения с нами и особо не горели желанием повидать внучку, а мы не настаивали. Ещё при первом рукопожатии будущая свекровь измерила меня взглядом с головы до пят и скептически поджала тонкие губы, давая понять: от выбора сына она не в восторге. Что конкретно не устроило её в кандидатуре будущей невестки, она не озвучила, но при каждом свидании терпеливо снисходила до разговора со мной, часто игнорируя адресованные ей фразы, которые, по всей видимости, казались ей неуместными. Мэл, старшая сестра Тома, ранее успела осчастливить родителей тремя наследниками подряд и развестись, после чего те заявили, что «на их век детворы хватит». Вначале я, наивно полагая, что могу снискать расположение родственников со стороны мужа, всеми силами старалась влиться в их семью и быть полезной: многократно забирала шустрых племянников к себе в выходные дни, ездила за покупками и помогала наводить порядок в саду. Но со временем поняла, что и при сердечном бескорыстном участии навсегда останусь для них чужой. Как и сам Том, которого они отпустили в свободное плавание ещё восемнадцатилетним юношей и не стремились ко взаимоотношениям с родным сыном. Впрочем, мужа эта ситуация нисколечко не задевала, поэтому я тихо порадовалась расстоянию между нашими домами и ограничилась телефонными звонками и редкими визитами вежливости с кондитерскими изделиями собственного приготовления.

Оценивая объём работы на ближайший час, я нехотя откусила поджаристый краешек тоста, оставшегося от завтрака, запив его глотком крепкого кофе. Вкусный завтрак для меня является залогом хорошего настроения, но сегодня аппетита не было. Спину жгло огнём, я чувствовала себя слабой и разбитой в самом начале дня. Как я не люблю утро! Открыв окно, я прилегла на прохладную простыню в нашей спальне. Тупая боль в позвоночнике ненадолго отступила, и всё тело онемело, словно во время действующей анестезии перед операцией. Я жадно впитывала струящийся свежий воздух и не могла заставить себя пошевелить свинцовыми конечностями. Боже, ведь я только на половине пути, у нас подрастает дочь, и ещё столько всего впереди, а я ощущаю себя дряхлой и выдохшейся. Как морально, так и физически – мой организм давно не испытывает ничего, кроме выматывающих схваток голода. Я существую и занимаюсь привычными делами из чувства вечного долга перед близкими, самой же мне ничего не нужно. Кажется, если оставить меня на месяц в одиночестве, я пролежу всё это время, не подавая признаков жизни и не вставая даже по естественным потребностям…