Татьяна Свичкарь - Двойные двери

…Когда Антон пришёл к Котовым, папа Дима уже сидел за столом. Маша наливала ему кофе, но из кухни доносились куда более вкусные запахи. Очевидно, основное застолье, намечалось «на потом».

Вообще папа Дима, когда его приглашали на дом – освятить ли дом, окрестить младенца, исповедать и причастить старика, был весьма лоялен. Он мог засидеться за трапезой и неспешным разговором с хозяевами, но тот же дом перед освящением осматривал лишь беглым взглядом. Мог, конечно, попросить убрать со стен какие-нибудь картины с «обнажёнкой», или африканские маски, если таковые у хозяев имелись. Но ни рыться в книгах, проверяя библиотеку хозяев на наличие оккультных изданий, ни шерстить диски с фильмами, он бы никогда не стал.

Зато, прихлёбывая кофе из маленькой фарфоровой чашки, папа Дима, не торопясь и обстоятельно перечислял нужды храма. Строительство почти подошло к концу, скоро надо будет расписывать потолок и стены, платить художнику. А в трапезной сколько всего не хватает! Нужна хорошая плита, большой холодильник, старый-то уже на ладан дышит. Вот о скольких мелочах у настоятеля должна голова болеть! А пуще всего мечтается о собственной скважине, чтобы не зависеть от общей подачи воды – в селе весьма нерегулярной. Ведь всё срывается, когда отключают нежданно эту самую воду. Ни ребёнка крестить, ни чаю согреть для тех прихожан, что любят задержаться после службы, пообщаться батюшкой.

– Я постараюсь вам помочь, – сказала Елена Львовна – Вы приготовьте документы, чтобы я видела, какие суммы нужны…

– Сердечно я вам благодарен, что вы собираетесь нас поддерживать. Вы, так сказать, продолжаете добрые начинания Елизаветы Августовны, которая столько лет жила в этой усадьбе. Она тоже добрые дела творила – в память сына своего. Вот так нас Господь иногда вразумляет – пока не пошлёт нам бед – не вернёмся мы в лоно Церкви Христовой…

Наконец, перешли, собственно, к освящению. Папе Диме предстояло прочесть молитвы, окропить дом святой водой, прилепить на обои специальные наклейки с изображением Голгофы. На все стены их наклеить, согласно сторонам света.

– Давайте начнём с первого этажа, – предложила Елена Львовна, – так до чердака и поднимемся. А напоследок оставим Анечкину комнату. Анечка, бедная, болеет…

– Вы предупредили её, что мы к ней зайдём? – спросил папа Дима.

– Конечно, само собой. Я бы очень хотела, чтобы она исповедовалась и причастилась. Она крещёная, не думайте, – заспешила Елена Львовна, – Но она сейчас или вообще со мной не разговаривает, или говорит так странно, что я не могу её понять. А к причастию надо же подготовиться… Мы вот потом с доктором ещё поговорим. Может быть, всё-таки положим Анечку в больницу.

Папа Дима кивнул благосклонно. После обещанной новой плиты, и, тем более скважины, он бы им что угодно пообещал. И причастить, и исповедать, и гопак перед Анечкой сплясать, чтобы она улыбнулась.

И вот, двинулись. Процессия получилась самая торжественная. Впереди торопилась взмыленная Маша – это ей накануне выпало проводить генеральную уборку, вылизывать весь дом, конечно, на пару с Симой, о которой тут никто, как всегда, не вспоминал.

Маша открывала двери в очередную комнату, и отступала, чтобы священник мог войти.

За Машей шествовал высокий – под метр восемьдесят – донельзя представительный в церковном облачении папа Дима, со «святым душем». Позади – Елена Львовна с палочкой. Хозяйку для страховки поддерживал под руку Антон – всё-таки лестницы, всё-таки влажное дерево, после того, как папа Дима окропил тут всё подряд.

Так прошли они по первому этажу, затем по второму, минуя только Анину комнату. Папа Дима на несколько мгновений остановился в сомнениях перед лесенкой, ведущей на чердак.

– Я открою, у меня есть ключи, – заторопилась Маша.

– Ну, я уж туда не полезу, – сказала Елена Львовна, – Вы на меня не обидитесь, если я вас тут подожду.

Маша отперла чердак – тот самым мистический чердак – отперла самым обыкновенным ключом, положила его в карман и спустилась с лесенки.

Антон последовал за папой Димой.

Ему давно хотелось увидеть «святая святых» Казимирыча. Здесь опальный придворный алхимик до конца дней бился – над какой задачей? Над мечтою – сотворить золото из ничего? Или волновали его другие замыслы, тайну которых он унёс собой в могилу?

Чердак был он огромным, и казался пустым. Окна были только в покатой крыше, и виднелось за ними только небо. Высоко были эти окна, нельзя было подняться и заглянуть в них.

На пол падали косые квадраты солнечного света. Видно было, что Маша вчера и тут убиралась, мыла полы. Но не везде: в тех углах, где оставалась кое-какая мебель, пыль всё-таки лежала нетронутой. Видимо, Маша была не до конца уверена, что они поднимутся на чердак.

Мебель тут была хоть и старинная, но вряд ли ценная. Вот массивный комод, какой-то ободранный, точно по нему прошлись наждачной шкуркой. К тому же – без одного ящика, вместо него зиял тёмный проём. Несколько сломанных стульев и кресел свалены друг на друга, совсем уж в угол задвинуты коробки с каким-то барахлом. А на стене висят часы, лишившиеся маятника. Видно, сюда сносили, как и везде сносят на чердаки, то, что в доме уже пригодиться не могло, но выбросить по каким-то причинам было жалко. С каждой вещью связаны воспоминания…

– Надо нанять кого-то всё-таки, чтобы этот мусор повывезли, – задыхающимся голосом сказала Маша, всё-таки вскарабкавшаяся за ними на чердак.

В глаза Антону бросилось большое – больше человеческого роста – зеркало, стоявшее в самом тёмном углу. В дубовой раме, внизу виртуозно вырезана гроздь сирени. Стильная вещь, как бы сейчас сказали. Но само зеркало в использование уже не годилось – поверхность его помутнела, отражения получались расплывчатыми.

– Да вот то же зеркало – как выкинешь? – продолжала тётя Маша, – Говорят, примета плохая. Что разбить, что выкинуть…

– Приметы – суть суеверия, – наставительно заметил папа Дима, – На них обращать внимание не нужно.

Антон был несколько разочарован. Он всё-таки ожидал увидеть тут какие-то следы химических опытов Казимирыча: колбы, склянки… Ничего похожего. Чердак выглядел пустым, унылым и – несмотря на Машины старания – довольно пыльным.

– Теперь к Анечке, – сказала Елена Львовна, когда они спустились вниз.

Но вот диво – комната Ани была заперта. Елена Львовна вздохнула, переступила, всё более грузно опираясь на руку Антона, и принялась стучать:

– Доченька, открой, мы только на несколько минут тебя побеспокоим.

Ответа не было.

– Странно, я же её предупреждала, – пробормотала Елена Львовна, – Может быть, ей плохо стало?

– У меня ещё один ключ есть, – сказала Маша, – Там, на гвоздике в прихожей висит. Сейчас принесу.