Александр Евдокимов - Правдивая странная ложь

Чтоб запели вдвоём:

В полутон – в унисон…

Но-вон?!…

За окном-м-м-ч-удозвон

Портит классный бульон,

Наслаждаясь свистком:

Будоражит весь дом!…

Вон!…

Растянулся капрон…

Разорвался картон!

И запел, вдруг, Кобзон:

Расстелился газон!

В тон…

Будь свидетелем, клён,

Куда блюз устремлён —

Страстно и без имён!…

Выдал:

«препарасьён»!

Страсть ночи мгновенно разгорелась бесстрашно, но тихо и одеяло предательски бросилось на лицо мужу – он засопел!…

Пульсы и ритмы невинных, тут же продолжились в комнате, но только лишь светом рекламы!… =

: всё замерло;

: дыхание сдохло на веки;

: сердца двух бились в синкопах меж рёбер, как в кулаке, но внешне всё было тихо, спокойно – мерно спал, и дышал только муж, но…

Но пульсы и ритмы рекламы «Бульона» благоприятно царили для всех: бульоны больному всегда положительны и предложительны от врачей в больницах, после критических дней!

Дыхание, на краю лежащих, порадовалось за стойкость и терпения их, – тех, кто не прикоснулся к свежему воздуху и испытал смертельный голод ради достижения желанной тишины, чтобы не свалиться с этого края – не рухнуть!…

Тишина состоялась и тогда, удовлетворённое дыхание, вновь аккуратно вернулось в их лёгкие почти – легко, с лёгкостью – до святой простоты: четыре глаза настороженно смотрели на пододеяльник…

Одеяло проживало свою жизнь: «Бульон» радовал сказкой и вновь заплямкал хозяин дома и со вздохом приподнял голову над подушкой-судьбой… =

: и замер!…;

: и равнодушно зевнул;

: и блаженно, со страстью помял и обнял подушку, но…

Но всё же его губы пролепетали младенческо-сонное что-то, как с иконы и, вдруг, – повернувшись к стене, – он рухнул и…

И его губы обронили только тёплое дыхание в ночь!

– Тчип-пу-у… тчип-пу-у… тчип-пу-у, – утруждались губы, вибрируя на выдохе.

И руки слагали гармонию… =

: одна – пространно валялась на собственной заднице, почёсывая её родную;

: другая – нежно, через голову, поглаживала и шею, и ухо, и затылок собственной башки;

: а где-то во сне они обе – молились…

– Тчи… п-п-п-п, тчи… п-п-п-п, тчи… п-п-п-п…

Но друг семьи всегда был неудержим поделиться даже самым последним, – от последней рубахи, – до куска последнего хлеба и капли крови – потому, что в этом бескорыстии всегда получал удовлетворение и удовольствие бессребреника…

Осторожно и плавно их тела вновь двинулись догонять своими дыханиями пульсы и ритмы рекламы, – к обогащению, или разорению…

Всё стало лишним, а весь мир к ним приблизился так, будто – в одно мгновение – крупно – до единственного – охватило остервенение падшей пары: её ухо и левый глаз, и слушали, и внимали его ухо и правый глаз, вцепившись щеками – до дёсен – друг в друга… =

: зрачки их болтались, согласно ритму рекламы в белках, на пороге сомнамбулизма;

: а языки, в розовых крупных пупырышках, ползали мокрыми в темноте по друг другу, или неизвестно где;

: или махали, как собачьи хвосты и лезли, и в уши и в души!..

Стон оросил тишину в темноте…

Её рука ползла по животу собственному – к себе и…

И, через мгновение, оба, будто, заплакали и простонали, а потом, под одеялом, ещё и поплямкали…

Стихло всё – оборвалось… до света ровного, мудрого: до утра…

И!…

И!…

И!…

И!…

И!…

кафе уже,

как дом!…

– Слова божественные слышу, – вертелось в голове и на губах её сквозь сон, – стихи мои родные! Простые и смешные, но мои – откуда-то с небес и в них какой-то бес!… да-да, как будто, бес…

Она проснулась лицом к ночному чудо-сну и обнаружила записку:

Однажды…

Попадье заполз червяк за шею

Она велит ловить его лакею

Лакей стал шарить попадью

– Но, что ты делаешь?!

– Я?! Червяка давлю…

Коли тебе заполз червяк за шею

Сама его дави, а не вели лакею…

Она улыбнулась, – потянулась…

Рукой пошарила там: где-то за собой и с облегчением вкусила всё, как сон, как наважденье и желанье сбыться всему вновь!…

Записка выпорхнула из её пальцев – за край, куда-то – на пол!…

Зашевелился муж, сел и застонал, еле приоткрыв глаза…

Жена с восторгом повернулась к памятному краю кровати и подняла – с полу, как с пылу-жару – листок-записку! И… =

: понесла, вращая ловко попкой – назад – к стене;

: к нему, родному мужу, листок бумаги;

: бумагу, на которой – миг поэтический во снах…

Поэтикой она открыла рот, но хозяин дома, кровати собственной и тёплого угла, прикрыл супружние божественные чувства – ладонью липкой, и простонал, схватившись за голову, и разорвал с трудом сухие губы, лишь простонав желанный жест о скорой помощи…

– Пока ты спал, – вырвав из его ладони рот, зачем-то затянула песней баба, – мне Бог стихи послал: басенку, как песенку…

Жена игриво завертела в милом ротике язычком!

– Ля-ля!… ля-ля… ля-ля-ля!

Муж простонал, взял лист-поэзию и жестом показал знакомое – попить!…

– Ой, с-с-щ-щас-с! Читай!… моё.

Он склонился к краю кровати и к полу… =

: смотрел на бумаге в фигу;

: зрачки покатил по строкам;

: читать стал, что-то читая…

Веки укрыли-обняли, где-то внутри себя текст: с ним он куда-то пошёл и пошёл, и пошёл, и…

И с чем-то пришёл!

Положил поэзию на пол, где валялась ручка и жена, наконец, принесла напиток!

Любимый сил нашёл и потянулся к таре, как к самому дорогому в этой жизни… =

: и один залп, и…;

: один лишь только – залп, и…;

: залпом выпил всё!…

О праздник!…

Он поцеловал её, как милую свою спасительницу и упал – в кровать, на своё место – к стене: любимая прильнула рядом, поглаживая ему волосы и улыбнулась таинственно, улыбнулась, улыбнулась, улыбнулась…

Вдруг, она заметила приписку на листке-записке!

Потянулась с нетерпением к нему с тревогой и любопытством, как и со страхом… =

: взяла его пальцами;

: взяла его в руки;

: взяла и взглянула…

– Вау: приписочка… под поэзией моей:

– «Ой, будто, я дурак?!… Это Козьма Прутков… глупышка»…

– Прости – не знала! – прошептала игриво она и, затем, уже кокетливо произнесла голосом желанной сучки! – А может, бокальчик винца и не один?!…

– Да-да-да-да-а-а… ми-илая-а-а… но чу-чу-чу-у-уть по-п-п-п-по-о-озже… О-о-о-о-й-ёпьтва-фу-м-м-м… ля-а-а…

Муж сладко поплямкал…