Элейн Эванс - Заменяющая солнце

Западная Вирджиния, 1986 год

Дополнительные занятия

По ночам я слышала шорохи, старый дом скрипел, каждая половица, каждая щелочка в окне завывала. Я слышала песню прошлого. Сколько тайн хранил этот старинный особняк, сколько боли в моём сердце он помнил. То, что было в его стенах навсегда, словно на страницах книги, останется здесь. Комнаты и залы напоминали мне темницу, серыми красками был окружен каждый лоскуток, каждая деталь, которая наполняла его. Делая содержание слишком избыточным, меня всегда бросало в дрожь от этих старинных картин, с которых как завороженные на меня глядели прадеды и прабабушки. Они смотрели на меня осуждающе, зная о чём думает моё сердце. Они знали о моей страсти к рисованию и осуждали меня сильнее, чем я сама.

Бродить по дому для меня было единственным развлечением, в качестве наказания за мой побег я сидела дома взаперти уже полных три дня. У меня отобрали тетради и ручки, опасаясь, что я примусь рисовать. Они отобрали оружие у хладнокровной убийцы. Вот так это выглядело со стороны. Прислуга общалась со мной шепотом, миссис Хипкинс внимательно следила за каждым моим шагом, чтобы я ненароком, покинув свою комнату вновь не надумала сбежать. В собственном доме я чувствовала себя пленницей.

А что касается Флорэнс, то я не видела её с того самого вечера. По ночам я слышала шаги, и замирая не в силах пошевельнуться я всё гадала, была ли это мама? Или же Аннет украдкой пришла чтобы навестить меня? Эти мысли не давали мне покоя. Комната по соседству была заперта. Уже долгое время туда никто не входил, оттуда не доносился заливистый смех сестры. Вот только эти шаги всегда останавливались у её двери. И кажется я чувствовала, что это была мама. Я не могла ненавидеть её, но и понять тоже. За что она так поступает со мной? Почему притворяется черствой и делает вид будто Аннет никогда не существовало, а сама ночью украдкой приходит, словно преступник, к её двери. И стоит там подолгу. Я лежу не шевелясь, боясь спугнуть её.

Всё вокруг было чёрным, серым, тёмно-фиолетовым, когда я смотрела по сторонам, стены пугали меня, а мрачные бесконечные двери сводили с ума. Когда же они отворятся? Неужели для меня в этом доме навсегда все двери будут заперты?

Но больше всего меня страшила дверь у восточной стены на первом этаже, грозная, старинная, слишком тяжелая дубовая дверь скрывала от моего взора что-то очень важное. Эта дверь никогда не была открыта. Она словно сердце Флорэнс – то самое место, в котором, мне казалось, она хранила что-то важное, и где для нас просто не было места. Что-то, что могло бы стать её погибелью, её ахиллесова пята.

Каждый раз проходя мимо меня пробирал озноб, направляясь в кабинет отца мне приходилось миновать эту гору, а в детстве мне даже казалось, что я слышу шорохи из-за двери.

Тем утром я стояла напротив, держа поднос со свежим выжатым соком и булочкой с корицей, любимым лакомством отца, я знала, что он вернулся рано утром из командировки и теперь в этом доме появится немного света и тепла, которым всегда был окружен мой отец. Мне хотелось как можно быстрее поприветствовать его, что-то внутри оживало, и даже стены вокруг меня меняли цвет. Вот золотой и нежно-розовый смотрели на меня из-за угла, где начиналась гостиная, а вот оранжевый, мой любимый абрикосовый оттенок обрамляли ту самую дверь, которая к слову, теперь не выглядела такой уж мрачной. Дуб местами потерся, а кое-где блестящие его части переливались, хватая моё отражение. Неожиданно для себя я осознала, что сегодня будет хороший день.

Услышав голос отца из-за двери я как в детстве привычно пискнула во весь голос.

– Папочка! – Постучав в дверь его кабинета и не дожидаясь, когда же он отворит я аккуратно вошла, крадясь, словно воришка, отец стоял спиною ко мне и разговаривал по телефону.

Моя любимая спина. Поставив поднос на стол, я подошла и обняла его, крепко прижавшись к родному человеку я вновь почувствовала себя живой. Как же давно я не ощущала тепла другого человека.

Отец положил трубку телефона и радостно заключил меня в объятиях.

– Бусинка! Как я рад тебя видеть! – Бусинка. Моё ласковое прозвище из детства. Я словно перенеслась на десять лет назад, когда мы все были вместе. – Как вы тут? С мамой не ругаетесь? – Я улыбнулась и замахала головой.

– Нет, нет – я не искала тут поддержки, обвинения в адрес матери казались мне недостойными, и говорить отцу о том, что произошло я не собиралась. – С днём Рождения, папочка! – Обняв его ещё сильнее я не смогла больше сдерживать слёз радости. С днём Рождения. Искренне. Будь счастлив, здоров, просто будь всегда со мной.

В доме стало громче обычного, я услышала голоса и смех.

– Фрэдерик! Марго! – Улыбнувшись отцу, я что было сил побежала на встречу своим брату и сестре.

В холле уже радостно щебетала прислуга вокруг только что прибывших, я не могла сдержать своих чувств и что было сил набросилась на брата, споткнувшись о его чемодан и упав прям в объятия изумлённого Фрэда.

– Мари! Ну здравствуй! – Фрэд ответил мне той же искренней улыбкой, словно само солнце впорхнуло в наш дом сделав его ещё светлее, как же сильно он был похож на отца, слишком добрые и красивые глаза, такой же силуэт – свет и тепло.

– Кхм! – Как всегда, саркастичный кашель старшей сестры. Марго с детства была слишком неприступной, чем напоминала мне мать, хотя внешне была женской версией отца и Фрэдерика. Я отпустила брата и повернулась к ней.

– Я так рада! – Пытаясь выглядеть как можно более непринуждённо выпалила я сестре. Я любила Марго и уважала её, как только мог любить ребёнок старшего по отношению к нему члена семьи. В свои двадцать четыре года она многого добилась, родители гордились ею, а тот образ, который она себе создала, ведь я была уверена, что на самом деле она такая же тёплая, как и Фрэд, придавал её облику незримых лет.

Забывшись от радости, я не заметила, как в холл вошла Флорэнс. Сегодня она была не в своём привычном шелковом халате с ручной вышивкой, а, пожалуй, в лучшем платье из своего гардероба, тёмно-синий бархат притягивал взор оттеняя тонкую светлую шею моей матери, тонкие бретели уверенно поддерживали упругий бюст, а пара высоких перчаток того же оттенка дополняла её, как небо и луна. Уверена, она так старалась ради отца.

Её лицо озарила дежурная королевская улыбка, меня всегда поражало это её умение улыбаться лишь уголками губ, в то время как глаза оставались неподвижными.

Она не смотрела на меня. Я вдруг почувствовала себя слишком крохотной и неважной. Флорэнс обняла Фрэда и Марго сухими объятиями, словно для галочки. В руках отца я всегда чувствовала любовь, а вот мамины объятия – это совсем другое. Нечто, что нужно заслужить, она сама решает сколько тепла может отдать, и сколько любви ты можешь получить.