Татьяна Свичкарь - Уходить будем небом

…Тепло я ощутила спиной. Наверное, уже действовал коньяк. Блаженство. Я почувствовала… Нет, не то, что я отогреваюсь… А будто распускаются какие-то завязанные внутри узлы.

Подошёл человек и сел с другой стороны скамейки.

Он был молод. Наверное, немного за тридцать. Он был красив – такой мягкой интеллигентной красотой. На нём было чёрное пальто и чёрная шляпа. Он мельком взглянул на меня, а я смотрела на него.

Он помедлил, и вернулся ко мне глазами. Они у него были светлыми. Наши взгляды встретились. Он изумлённо вскинул тонкие выразительные брови. Чуть поднял руку, будто хотел ею помахать перед моим лицом. Потом опустил. И вдруг спросил:

– Не боитесь? Меня не боитесь?

Этот вопрос прозвучал так странно, что мне на миг стало холодно. Может быть, в нашем тишайшем посёлке объявился маньяк – а я не знала? Телевизора у меня давно нет, его заменяет интернет, но в сети я, в основном работаю. Я фрилансер, свободный художник. Чтобы зарабатывать каждый день на кусок хлеба – это ой-ой сколько сидеть надо, часто от интернета уже тошнит… Словом, я часто пропускаю даже важные новости, Хорошо, если соседи проинформируют.

– А что, надо бояться? – спросила я.

Он ещё в меня всмотрелся, потом, видимо, потерял интерес, и просто кивнул головой.

– А так вы ещё… Ну ничего, в ближайшее время много наших увидите… Среди нас много экстремалов, а тут такая параллель обрывается…

Я смотрела на него, не зная, что говорить и думать. Хлебнуть ещё коньяка? Или странный гость почувствует запах спиртного – и примет меня за последнюю забулдыгу? С другой стороны, как говорит дядя Вася с первого этажа – такое без поллитра не поймёшь. И ещё у меня в голове крутились строчки из сказки в стихах «Про Федота-стрельца, удалого молодца» нынешнего Чаадаева – у Леонида Филатова тоже весь текст разобрали на цитаты.

То ли воздух нынче пьян?

То ли леший нынче рьян?

То ли в ухе приключился,

У меня какой изъян?

– Да не бойтесь, – сказал он, – Мы пришли и ушли…

Он закурил. Но то тепло, которое я чувствовала – оно же было не от огонька его сигареты?

– Что же вы сюда в такое время приехали? – спросила я – Зимой у нас никого не бывает, свои жители только. Вот в мае начнётся…

Он помолчал, потом задумчиво сказал, глядя на эти самые травинки, качающиеся на фоне луны, слушая шум моря:

– Красиво у вас тут… Жалко…

И вдруг спросил:

– А что у вас стоит посмотреть?

Я растерялась. Вести его в ту часть посёлка, где живут местные – так там ничего, кроме многоэтажек, да частных домиков, по южному живописных, но обычных совершенно. К тому же зимой…

Ещё у нас есть единственная площадь у маленького Дома культуры. Там стоит памятник героям войны, летом там бьёт фонтан, и в парке размером с носовой платок цветет жасмин. Отсюда же начинается бульвар Юности – шесть домов в два ряда. Дома двухэтажные всего, балконы оплетают розы и виноград, и мне иногда кажется, что на таком балконе стояла Джульетта. Но это потому, что я никогда не была в Италии, и вообще нигде, кроме России. И я очень люблю свой посёлок. Но сказать этому человеку с насмешливыми глазами и в дорогом пальто – идите, и посмотрите мой балкон Джульетты?

Он изменил вопрос.

– Ну, хорошо, – сказал он мягко, – Если бы вы… уезжали отсюда навсегда? С каким местом вы бы пошли проститься?

И тогда я сразу поняла – мыс. Я бы пошла на свой мыс. Сказала ли я это вслух, но он тотчас откликнулся:

– А пойдёмте туда сейчас?

Я засмеялась:

– Сейчас, да вы что! Уже двенадцатый час ночи. А это там…

Я указала на дальние очертания мыса.

– Видите, ни одного огонька. Что вы там сейчас увидите?

– А почему нет? – спросил он.

Это место мне открыл дядя Володя, муж моей тёти Лизы. Он был очень, очень известным художником. И мне казалось немного на планете стран, где не висели бы – в музеях и частных коллекция – его картины. Дядя Володя не был перекати-поле. Долгие годы он воспевал сказочную красу русского севера Мне эта красота казалось какой-то металлической – бронзовый цвет закатов, оловянный блеск воды… Викинги, которыми он бредил… А потом он сказал:

– Старею. Хочется тепла.

И они с Лизой продали всё, и купили домик в нашем маленьком посёлке. Маленький домик с мезонином над речкой. Когда дядя Володя умер, а возраст Лизы уже приближался к восьмидесяти годам, мы разделились.

Мы – дети её сестры. Наша старшая сестра Оля осталась с родителями, я перебралась поближе к Лизе, чтобы опекать её, одинокую, а потом за мной последовал наш младший брат, Толя, Том – как зовёт его Лиза, потом, расскажу, почему.

Так вот, когда ещё был жив дядя Володя, и я к ним только приезжала, чтобы до одурения накупаться в море и отдохнуть в сладкой неге курортной жизни, дядя Володя и показал мне это место.

Дядя Володя с презрением игнорировал общественный пляж. Они с Лизой, плававшие немногим хуже дельфинов, терпеть не могли вопли спасателей: «Эй, там, в синих шапочках, срочно вернитесь за буйки!»

Своё место он отыскал у мыса, у беспорядочного нагромождения камней. Он приходил сюда с мольбертом ещё затемно, когда не то, что солнце не вставало над морем, на даже небо синело ещё условно – то ли проступала эта светлая полоса на востоке, то ли нет…

– Это сакральное место, – говорил он, – Здесь мне не нужно даже выдумывать. Я просто вижу моих героев, выходящих из пены морской.

Он устраивался сред нагромождения камней и рисовал. Потом к нему стали подтягиваться ребята из местной художественной школы. Сколько раз я видела, как они сидели на камнях, как воробьи, со своими скетчбуками на коленях!

Но самое главное – это отмель. Море у посёлка было глубоким. Даже на пляже – шагнёшь от берега вроде чуть-чуть – и уже по шейку. А тут, у мыса, по морю можно было идти и иди. По мягкой перине зеленых и красных водорослей. Над качающимся стеклом воды. Рассматривая рыбок, крабов и медуз. Я так и не решилась в первый раз дойти до конца. А дядя Володя дошёл, конечно, и сказал, что там бездна. Дно обрывается, и сразу так глубоко, что без акваланга он не мог нырнуть до самого дня.

Дорога ведущая к мысу – узкая. Тут, где она тянется – совсем дикое место. Чуть ближе к посёлку, к пляжу, устроились рыбаки. Как говорят, здешний рыбак – это семь поколений контрабандистов. Мужики не только продают отдыхающим копчёную барабульку и рапанов, они ловят и ту рыбу, на которую нельзя ставить сети. Но можно прийти сюда, в эту запущенную полутёмную рыбацкую хибарку и купить из-под полы всё, что угодно – хоть русалку. А дальше полоса берега становится такой узкой, что двоим не разминуться. Резкий запах водорослей. Сюда их много выносит во время шторма. И никто их уже не убирает. Это не посёлок, а ничья земля.