Татьяна Свичкарь - Уходить будем небом

Сытые, ухоженные лошадки Тома были спокойными, весёлыми и любопытными. Их не надо было жалеть. И то КЮР, то Том отправлялись с туристами в конные походы. Вернувшись, многие думали, что узнали во время этих коротких путешествий больше, чем пресными.

– Что тебе привезти из той же Норвегии? – спросила Лиза, – Что за цветочек аленький?

Она не ахала и не находила ненормальным, что у Тома не было другой семьи, кроме неё, Дианки и КЮРа. Ну и лошадей, конечно.

– Вина и хлеба, – сказал он.

Так у них водилось. Кто бы из них, куда ни уезжал – он привозил домашним вино и хлеб из краёв, где побывал. Не фотографиями, а вкусом – самой простой и самой вкусной еды – давая понять дух страны. Своего рода причастие к странствиям.

– Я тебя провожу, – сказал Том.

– Послезавтра, – уточнила Лиза.

Она путешествовала почти налегке, у неё была синяя в клетку сумка на колёсиках. Но провожать – это ведь не только поднести вещи. Это как можно дольше любить и заботиться о человеке – пока он не шагнёт в вагон.

– Дианка тоже прибежит попрощаться, – сказала Лиза, и снова попросила Тома, – Ну, не уходи… Я тебе постелю в Володиной комнате. Сделаю бутерброды с красной икрой. Посмотрим какой-нибудь фильм.

У Лизы давно уже не было телевизора, этой моральной «телесоски» многих стариков. Её не интересовала ни бодрая ложь новостей, ни слащавые фильмы, а шоу типа стирки грязного белья они с Томом дружно ненавидели. В этом они сходились

– За тысячу миллионов не согласилась бы там выступать, бр-р – говорила Лиза, передёргивая плечами.

– Лиза, тысячу миллионов – это миллиард, – нежно говорил Том.

– Правда? – удивлялась Лиза, – Вот Володя, он двухзначные и трёхзначные числа считал молниеносно, как будто у него в голове был этот…

– Калькулятор.

– Ну да…. А мне всегда нужна бумажка. И карандаш.

У Лизы не было дяди Володиных фотографий на стене. Только его картины. И больше всего она любила «Райский сад».

– Нас очень хорошо научились пугать адом, – говорил дядя Володя, – А насчёт рая у церковников заминка. Это для них что-то до того величественное, что осознать нельзя. И машут рукой – мол, вы этого всё равно не достойны. А куда же тогда нам идти? Куда скажут? Вперёд, просто из страха перед адской плетью? Ни шага – ни влево, ни вправо?

Он представлял рай не как идиллический садик – с мощёными дорожками и сонмов цветов. Его картина напоминала сон – смешение красок, чистое, ликующее. Как будто с глаз сняли пелену и ты, наконец, прозрел. Это было и ощущение своей ничтожности перед Вселенной, перед величием её красоты. И торжествующее спокойствие, потому что ты осознавал, что ты частицей этой красоты являешься.

С «Райского сада» не было сделано ни одной фотографии. Его видела только Лиза, и те, кто приходил к ней.

Дядя Володя словно говорил ей этой картиной:

– Там встретимся. Там мы все встретимся.

Но у Тома были свои планы. Они засидятся с Андреем глубоко в ночь. И будет чай, сладкий до того, что не останется места горечи. И будут тихо всхрапывать во сне лошади. И будет тонкий месяц в морозном небе. И будут воедино – прошлое, нынешнее и будущее.

– А что нас там всё пугают войной? – вдруг спросила Лиза, – Сумасшедшие мальчишки, рассевшиеся на тронах, мальчишки, которым нужно бряцать оружием…

– Что можем сделать мы? – вопросом на вопрос ответил Том.

Он стоял в прихожей, уже в своей коричневой куртке, пахнущей лошадьми. Лиза обняла его. Когда-то он был смятённым, и её это пугало. А теперь, когда его обнимаешь, появлялось ощущение спокойствия и силы. Она закрыла глаза.

– Послезавтра, – сказал он.

– Слушай, – сказала Лиза, отстранившись вдруг от него, – Тебе не кажется, что Дианка какая-то погасшая?…

Они редко говорили об этом. О прошлом старались не вспоминать, легче перешагнуть через него. Дианка стала другой не вчера. Долгие годы у нее было прозвище в семье – «Одуванчик». Солнечный, лёгкий человечек. Лиза ощущала её особенное родство с собой. Не заморачиваясь, Дианка легко окончила школу, так же легко поступила на журфак. И, едва успев окончить его, неожиданно вышла замуж.

Уехали с подружкой погулять по Новороссийску, познакомились там в парке с моряками. Диана в шутку притворилась, что берёт интервью у того, кто повыше.

Он был так красив, что Лиза сказала:

– Тут что-то не так. Тридцать пять лет, такая внешность, и одинок?

Он был «дитя любви». Мама – русская, папа – сириец.

Джераб уходил в рейс на несколько месяцев и возвращался на пару недель. Где-то там, в прошлом, маячили две жены, с которыми он развёлся.

….Ухаживал он совершенно по-киношному. Мог до утра простоять под балконом с букетом роз. Мог спеть серенаду. Мог нести на руках, не стесняясь прохожих, с безобразно счастливым лицом.

На свадьбе Лиза сказала:

– Посмотри, талия у Дианки, как у аристократки из 19-го века.

Это бросалось в глаза – облачко фаты, корсет, сделавший талию неправдоподобно тонкой, и пышная юбка на кринолинах.

Том запомнил, что приехали их с Дианкой родители, которых они видели раз в тыщу лет. Отец сразу напился, и ему стало плохо. Мама же всё время повторяла, глядя на молодых:

– Ну, слава Богу, жить вам в согласии целый век!

А потом Том уехал. И то происходило дальше, видела только Лиза. Джераб был безобразно, патологически ревнив. В первый, медовый месяц у него как раз был отпуск. Они с Дианкой ходили, держась за руки. Это потом друзья разглядели. Не держась за руки, муж держал Дианку за кисть, чтобы всё время была рядом.

Потом он ушёл в рейс и начал сходить с ума. Звонил в самое неожиданное время. Если она отвечала не сразу, закатывал истерики и скрежетал зубами. Он считал, что Дианка изменяет ему направо и налево. С коллегами в редакции, со всеми мужиками в подъезде, со всеми мужчинами, которых встречает, идя по улице.

Вернувшись, Джераб её избил. А потом рыдал, и просил прощения, валялся в ногах. И в конце тяжёлой сцены показался Дианке больным, замученным ребёнком. Он клялся, что никогда больше не поднимет на неё руку, она гладила его по голове, как маленького.

Дальше была пауза. Лиза ничего не знала. До неё доходили лишь обрывки вестей, эхо разорвавшихся вдали снарядов. Дианка бросила работу. Лежит в больнице с выкидышем, просит не навещать. Выписали, вроде бы жизнь течёт по-прежнему. Снова выкидыш. И вдруг – тишина. Нет Дианки. Не отвечает на звонки.

Лиза пошла к племяннице. Дверь была заперта. Лиза стучала так, что выглянула соседка. Сказала:

– В больнице она. В травме.

В палате Дианка была самой тяжёлой. Сломанные рёбра, всё тело в синяках, всё лицо в швах.

– Он больше не вернётся, – сказала Дианка, с трудом шевеля разбитыми губами, – Это плата за то, что я никому не расскажу, что случилось. Даже тебе. Прости…