Татьяна Свичкарь - Уходить будем небом

Я никогда ни во что особенно не верила. Ни в ад, ни в рай. Запросила когда-то в интернете картинку райского сада, и тоскливо разглядывала идиллические домики, окружённые цветущим садом. Вот не хватало у людей воображения – представить рай иначе.

Я верила в тонкий мир, откуда приходили сны и предчувствия.

Во всём, что связано с наукой, я была – полный лопух. Он произнёс несколько терминов – мама дорогая, они были такие труднопроизносимые, как он их выговорил-то?! Потом внимательно посмотрел на меня и одумался.

– Хорошо. Попробуем по-другому. Представьте себе: параллельно натянуто множество нитей. Ваш мир находится на одной из них, мой – расположился на другой нити. Все просто. Я живу на той же Земле, но на другой параллели.

– Где-то там далеко-далеко впереди, да? Мы для вас отсталые, вроде динозавров?

– Ну-у… Что ж вы так неуважительно о себе выражаться изволите? Хотя… Можно сказать и так. Если у нас, на нашем уровне развития, есть уже и туризм между параллелями – это же далеко от вас, да? Туризм этот дорогое удовольствие, конечно. Но оно того стоит. Вот сейчас есть шанс посмотреть – обрывается такая параллель! Мы же там, у себя, знаем и про ваш Древний Рим, и про Моцарта, и про Пушкина…

– А у вас их не было, я понимаю?

– Да, у нас – другая история, и герои другие. Но не в этом дело. Мы знаем, мы это изучали в школе, что первого марта, по чистой случайности у вас начнётся ядерная война, которая сотрёт вашу параллель с лица земли. И больше никто, ни один человек из нас не сможет побывать тут. Это будет просто опасно для жизни – отправить кого-нибудь на такое пепелище.

А пока… да… мы туристы. Сейчас нас тут много. Нам нельзя влиять не события, предупреждать людей из обречённой параллели. Но это и невозможно сделать, потому что почти никто нас не видит. Это исключительный случай, когда человек способен видеть нас. Ну, всё равно как обладать даром видеть души умерших или своих ангелов-хранителей, данных верой. Так что мы здесь… ненадолго, – гость подыскивал слова.

Неведомо откуда взялась меж его губ сухая травинка, он её пережёвывал.

А теперь представьте, когда вам спокойно говорят, что вы умрёте через две недели. И не только вы, но и все, кого вы любите. И не только они, но и весь мир, который обязательно должен был остаться после вас. Не станет и его. Этой птицы, что сейчас поёт, этой собаки, что спит сейчас под навесом рынка. Не будет ни-че-го.

– И никак невозможно спастись? – спросила я одними губами. – И вы никого не можете взять, увезти с собой?

Он посмотрел на меня снова. У него были тонкие длинные брови, очень выразительные. Он приподнял бровь.

= Нет, мы только пассажиры, и у каждого именной билет – по маршруту туда и обратно…

Он помедлил:

– Но если вы… сами знаете какой-то портал… Не исключено, что вас и пропустят… в такой-то момент! Только туда тоже надо шагать решительно и бесповоротно. И тоже наугад. Как в смерть. Вы же не знаете, что там.

– А как вернётесь вы? – спросила я.

У него была чуть заметная улыбка – жалеющая? Он пытался – утешить?

– Мне это просто. Прийти в условное место – и всё. А вам… что ж бояться? Мгновенная вспышка, и – небытиё. Вы исчезнете – все вместе. Не придётся оплакивать друг друга. Не придётся страдать, выживая.

– Да?! Но кто дал им право? Кто дал право этим уродам губить это всё? – я едва не кричала, поводя рукой вокруг себя.

Он пожал плечами:

– Ну, вы же, наверное, замечали, как ваши правители распоясывались? Исподволь, потихоньку. Сначала они убивали немногих. Затевали войнушки то там, то здесь. Вооружались до зубов: «во имя мира», «для равновесия сил», «чтобы дать отпор». И так далее, и тому подобное. На их риторику уже перестали обращать внимание. Учёные придумали новую ядерную ракету? Ну и ладно. Много ракет? Да какая разница – одна боеголовка или десять? Или сто? Или тысяча? Вы прощали своим правителям то, чего нельзя было прощать.

А они… Спичку держали над сухостоем, приготовленным для костра. Спичка горела, пока не обожгла пальцы. И вот её уронили…. То есть – скоро уронят.

– Нет, но они взяли на себя право перечеркнуть все! Всю нашу историю, всё прошлое – которое им не принадлежит, всё наше будущее, все мечты… Жизни – не только людские, но всех живых существ, По какому праву?

– По праву колоссов на глиняных ногах. Вам не сможет послужить утешением то, что я сейчас скажу, но… Мы, конечно, не сможем увезти с собой что-то из этой параллели. Но мы запомним то, что увидим. И в нашей памяти это сохранится, не исчезнет окончательно.

Он взял меня за руку. Я сама бы сейчас рукой шевельнуть не смогла – такой она была безжизненной и холодной.

– Я рад, что вы смогли меня увидеть. Что вам был дан этот дар… перед концом. Что мы с вами пришли сюда. Что я вам всё-таки рассказал о том, что произойдёт. Может быть, вы успеете сделать то, что хотели давно. Это важно, даже сейчас важно. Ведь в природе есть существа, которые живут очень короткий срок. Ну… те же бабочки-однодневки. Если вы осуществите задуманное… Вы уйдёте как те создания, которые живут всего-ничего, но завершают свой век без сожаления. Без сожаления…

И ещё. Вы сейчас многое увидите…. Не удивляйтесь, и верьте себе. Это не будут галлюцинации. Вы не сошли с ума. Просто, по какому-то высшему решению, вам сейчас можно видеть больше, чем прочим.

…Мы шли назад. Может быть, он и был призраком. Нематериальным. Но шла я сейчас лишь потому, что крепко опиралась на его руку.

Отчего, в какой миг я окончательно поверила ему? Может быть тогда, когда, прощаясь со мной на набережной, он коснулся рукой шляпы, и пошёл прочь, исчезая на глазах. Растворяясь. Словно входил в коридор, который я видеть не могу.

Но перед тем, как уйти, он сказал:

– Мы ещё успеем увидеться с вами.

– Тебе не поздно будет возвращаться? Оставайся ночевать у меня, – сказала Лиза.

Шёл девятый час вечера. Они сидели на кухне. Том, возвращаясь домой, решил заглянуть к Лизе, как всегда, на минутку. И он, и его сестра Диана не могли долго не видеть тётку. Лиза, как всегда, когда приходил гость, тем более – родная душа, могла принимать его только одним образом. Гость – за столом, Лиза – у плиты. Всё готовится для него с нуля: импровизация, священнодействие, неповторимый экземпляр. И сейчас на плите на маленьком огне томились две кастрюльки. Том примерно знал, что там: рис и сладкий перец, кусочки ананаса и приправы.

Ночь для Тома значит иное, чем для всех. Он давно спутал время суток, и ночью живёт так же полноценно, как другие – в разгар дня. Просто ночью он – один, хозяин и страж заснувшему миру.

Лиза немного права – добираться ему далеко и трудно, таксист не поедет по бездорожью в тьму-таракань, на его ферму. Но у крыльца ждёт его велосипед, и ещё Том заведет к Андрею, потому что тот давно хотел поснимать своим «Никоном» природу на заре. Горы, омытые свежей водой рассвета. Просыпающихся лошадей, особенный, прозрачный цвет пробуждённого неба.