Леонид Левкович - Клуб «Апатия». Роман

«Видно ты ей приглянулся», – заметила Муся Владимировна.

«В каком смысле?» – не понял я.

«Ну тебе она доверяет, раз на чай пригласила. Однако я бы не стала связываться с ней… Несчастная она какая-то».

«Может, просто из вежливости пригласила. Я ведь помог ей лампочку поменять».

«Вообще-то, это твоя прямая обязанность, как дворника, – лампочки менять», – сказала Муся Владимировна и затянулась папиросой.

Мусе Владимировне – 80 лет; во всяком случае, не меньше. У неё вставные челюсти, острый нос, острые глаза; на одно ухо она почти не слышит, зато вторым слышит всё, что происходит в доме. Она уже много лет живёт одна, носит чепцы и капот, курит папиросы. Я по знакомству снимаю у неё квартиру за сущие копейки; квартиру под номером шесть, известную как квартира с привидениями, в доме №37 по улице Южный Бульвар. Привела меня в этот дом Лариса. А уже потом я устроился здесь дворником. Весь дом этот называется домом с привидениями.

Довоенной (если не дореволюционной) постройки двухэтажное здание, выкрашенное поверх штукатурки бледно-розовой краской, прячется среди буйно разросшихся ив и кленов. Деревья и кустарники плотно обступают дом со всех сторон, сзади располагается тенистый двор со старыми скамейками и изломанными качелями, а спереди – запущенный сквер. Дом вечно находится в тени.

На стенах дома имеются барельефы, изображающие серп и молот в обрамлении колосящегося венка. Следовательно, здание построено после революции. Хотя кто его знает? Могло быть и так, что построили-то до революции, и принадлежало оно некоему князю или графу, владельцу доходных домов. Потом графа выгнали, а здание отремонтировали, на барельефах обнаженную девушку, льющую из кувшина воду, или пухлого амура со стрелами и луком, заменили серпом с молотом, и всё покрасили в розовый цвет. Потом перед Великой Отечественной войной еще раз покрасили – в грязно-желтый. И после войны в 50-х годах опять покрасили в ярко-розовый, который к нашему времени стал бледно-розовым. Барельефы никто не менял – серп и молот на них так и остались, как остались дорические колонны перед входом, высокие окна, а в комнатах – потолки со скругленными углами.

В доме раньше находились коммунальные квартиры. Они и сейчас с учетом некоей перепланировки здесь остаются. Правда, вот, прежней шумной веселой с сушением белья на общей кухне, готовкой, ссорами и бранью, жизни больше не наблюдается. Здесь, вообще, кажется, больше никакой жизни не наблюдается.

Восемнадцатого апреля у меня день рождения. Еще за два месяца до него я знал, что не буду его праздновать, как и прошлый день рождения.

Наступил этот день, выпало на четверг. Утром я вышел на двор с метлой и лопатой, немного подмел. Прохладный воздух был свеж. Весна в этот день обещала достичь пика своего весеннего очарования – прозрачно-голубого, пахнущего голой землей и щепками. Настроение было прекрасное. Никто не знал, что у меня день рождения, за исключением родителей и сестры, которые поздравят позже и что-нибудь подарят мелкое и необходимое, никто не должен был ко мне прийти, да и я никому не обещал встретиться. Мне исполнилось 26 лет.

Двадцать шесть лет – много это или мало? У меня было в запасе еще четыре года до 30-ти. Жизнь до тридцати лет я еще вполне отчетливо мог себе представить – я просто мог плыть по течению эти оставшиеся четыре года. А потом… Тридцать лет – это рубеж, за которым – туман, неизвестно что. По крайней мере, сейчас к своим тридцати годам я абсолютно не был готов.

Около шести вечера Муся Владимировна позвала меня к телефону, звонила Лариса – она предложила мне сейчас же прийти в кафе «Башня», что недалеко от Алого поля. «Зачем?» – спросил я. «Водку пить», – ответила Лариса.

Я сходил в душ, побрился, надел джинсы, джемпер и курточку и вышел на улицу. Воздух охладил еще влажные волосы на голове.

Я старался не воображать, что меня ждет в «Башне», только раз от разу повторял про себя фразу «водку пить», которая стала простым бессмысленным сочетанием звуков.

К половине восьмого я был в «Башне». Там за дубовым столиком в углу возле стрельчатого разноцветного окна на мягких стульях с высокими спинками сидели Лариса, Агата, Альмира и Леонардо. На столе стояли какие-то напитки и закуски. Я подошел к ним, снял курточку и повесил на чугунную вешалку, стоящую неподалеку. Агата встала, освобождая место между мной и Альмирой, взяла стул от соседнего пустующего стола и поставила его в освобожденный проем, предлагая мне сесть. На голове Агаты была чудная прическа в виде вороньего гнезда, а на шее – черный кожаный ошейник с небольшими металлическими нашлепками в виде ромбов. Примерно такой же ошейник был на шее Альмиры, только вместо ромбиков были небольшие острые шипы.

Альмиру я видел впервые: окрашенные в черный цвет её волосы были острижены коротко, глаза густо подведены изумрудной краской – все это на первый взгляд не подходило к её платью из кремово-розового муслина с сетчатыми рукавами, неглубоким декольте, корсажем с утягивающей шнуровкой и пышной со многими складками и шелковыми розочками юбкой. Такого наряда в реальной жизни я, по-моему, еще не встречал; но он не сильно удивил меня – в компании с Леонардо девушку в таком платье встретить было не удивительно. Несоответствие короткой прически и ошейника платью сглаживалось высокими черными ботинками на толстой подошве – подол платья как раз доходил до их голенищ.

Леонардо был в простом черном камзоле; длинные его черные волосы спускались свободно. Агата была одета скромно во всё черное и обтягивающее: кофточку с серебристой аппликацией на животе в виде черепа с костями и кожаные брюки, подогнутые над голенищами таких же ботинок, как у Альмиры. В комплекте с вороньим гнездом на голове, черными веками и губами всё выглядело, в общем-то, гармонично. Лариса была одета обыкновенно, как всегда, дорого, скромно и со вкусом. Я – опять в своих джинсах и джемпере почувствовал себя белой вороной. Но потом, когда огляделся – в кафе, кроме нашего, было занято еще два столика – увидел, что посетители здесь обычные, не такие, как в «Апатии». Они, выглядящие, как и я, вполне обыкновенно, издалека с интересом поглядывали на нашу компанию, в особенности на Альмиру и на Леонардо.

Я познакомился с Альмирой и пожал её протянутую для поцелуя руку. Она улыбнулась.

Пили, однако, не водку, как сказала по телефону Лариса, а коньяк и вроде бы кампари. Я мимолетно подумал: как в этой компании принято платить по счету? Вскладчину? Или кто сколько может? В кармане куртки у меня имелось пятьсот рублей – не много для такого кафе, но и не мало.

Мне налили полную рюмку коньяка, я поднял её и спросил: «В честь чего праздник?»