Виктор О'Коннелл - Сын Орла

Как ни странно, Чистый Голос был рад такому началу разговора. В первый раз директор обратился к нему лично. Ни в то утро, когда Бобо забрал братьев из Бизоньего Ручья, ни в коляске по дороге в школу, ни во время учебного года священник ни разу не поздоровался и ни разу не заговорил с Чистым Голосом. Похоже, они даже ни разу не встречались глазами, если не считать того случая в хижине, когда Бобо обнюхивал его, как барсук.

– Ты будешь исключен из школы. Это позорное клеймо останется на тебе до конца жизни. Ты навлечешь позор на своих родителей и на всю свою общину.

Чистый Голос ждал, когда Бобо выскажет все, что у него на уме. Он помнил слова отца о том, что говорить надо прямо и с убежденностью; а еще он помнил о доверии, которое оказали ему старейшины, дав имя Чистый Голос. Он заговорил, глядя сидящему перед ним белому человеку прямо в глаза.

– У меня есть право учиться в школе. Мой дед Ловкий Охотник сказал, что мы заплатили за это право, когда позволили белому человеку строить железную дорогу на нашей земле и пользоваться нашими охотничьими угодьями. Мой отец послал меня сюда не для того, чтобы выслушивать непристойности о моих предках и народах прерий и смотреть, как позорят моего брата. Он послал меня сюда, чтобы я учился считать, читать и писать по-английски. Я расскажу инспектору о том, что вы заставляете нас учить наизусть отрывки из книг, чтобы он подумал, что мы хорошо читаем. Я расскажу ему, как мало вы нас учите, как много заставляете работать по хозяйству, как сильно мы устаем, как живем впроголодь, и какой дрянной пищей вы нас кормите. Вы даете нам гнилое мясо и готовите его в том же горшке, в котором кипятите свои носки. Вы и сестры едите масло, свежее мясо и другие хорошие продукты. Я расскажу, как долго вы заставляете нас мучиться зубной болью и другими болезнями, прежде чем приглашаете доктора. Я расскажу, как часто вы бьете нас и сажаете на хлеб и воду.

На лице священника было написано такое изумление, словно Чистый Голос только что бросил в него камень. Бобо отвернулся, закрыл глаза и плотно сложил на груди руки. Казалось, он ждет, когда затихнет эхо крамольных слов.

Когда к Бобо вернулось самообладание, он принялся копаться в бумагах, разбросанных на столе. Найдя нужный документ, он надел другие очки с более толстыми линзами. В полной тишине Бобо прочитал письмо про себя, затем протянул его Чистому Голосу.

– Прочти это, – сказал он коротко.

Чистый Голос с любопытством пробежал глазами письмо и вернул его директору.

– Я не знаю этих слов, – сказал он.

– Это письмо от главного правительственного чиновника в Оттаве. Он платит за твое образование, и он – главнее инспектора! В этом письме, адресованном лично мне, он пишет… – Бобо начал читать вслух: – «…Очень важно, чтобы образование искоренило в них индейский дух» . – Бобо взглянул на Чистого Голоса. – Он имеет в виду вас – индейских школьников. « Очень важно, чтобы образование искоренило в них индейский дух» . Ты слышишь? Это наша работа. Это то, чем мы должны заниматься в этой школе. Это то, за что правительство платит нам деньги. Именно для этого твой отец прислал тебя сюда. Он хочет, чтобы мы искоренили в тебе индейский дух. Если бы он хотел, чтобы ты оставался индейцем, если бы это было пределом его мечтаний, ему ни в коем случае не следовало посылать тебя сюда.

Бобо снова уткнулся в письмо.

– Здесь говорится, что мы должны научить вас «…быть трудолюбивыми, уважать власть и вести себя, как подобает цивилизованному человеку» . Ты знаешь, что это значит?

Чистый Голос молчал. Он и вправду не понимал, к чему клонит директор. Бобо наклонился к нему через стол. Его глаза были увеличены линзами, а голова покачивалась из стороны в сторону.

«Вылитый барсук, – думал Чистый Голос. – Как есть барсук».

Наконец, гнев священника поутих. Он вздохнул и покачал головой.

– Я не знаю, о чем договорились с королевой твой дед и Тот-Кто-Строит-Загоны, и как это касается нашей школы. В любом случае, прошло уже тридцать шесть лет! Ваш договор – это история древнего мира.

Чистый Голос не преминул задать вопрос, который давно сидел у него в голове.

– А где он – тот белый человек, который давал обещания от имени королевы, – где он сейчас?

– Вне всякого сомнения, его кости тлеют в могиле в Англии. А королева умерла через год после того, как ты родился. Так что боюсь, тебе придется иметь дело с нашей интерпретацией договора.

– Но королева обещала!

– Неужели! Обещания так же легко даются, как и нарушаются.

– Она сказала, что это навечно.

– Ничто в этой жизни не вечно!

– Она сказала, что ее семья будет выполнять ее обещания после того, как она умрет.

– Ах так! Ну, тогда тебе лучше говорить с ее семьей, а не со мной.

– Да, я буду говорить с ними.

Бобо отпрянул, его глаза расширились от изумления. Он не ожидал от Чистого Голоса такой наглости.

– Ах вот как! Ты хочешь говорить с королем Англии, я тебя правильно понял? Да есть ли границы твоей дерзости?! Ты и ему скажешь, что мы плохо тебя учим?

– Да, скажу.

В течение минуты священник не сводил глаз с Чистого Голоса, словно выжидая, не отколет ли тот еще какой-нибудь номер в том же духе. Но возмутитель спокойствия молчал, и Бобо заговорил язвительно:

– Ну что ж, как говорится, флаг тебе в руки! Не думаю, что король ждет тебя с распростертыми объятиями. Англию не зря называют «коварным Альбионом». – Он пояснил с видимым удовольствием: – Это означает, что у них раздвоенный язык. Они – лгуны.

– Почему вы говорите так о своем народе?

– Англичане – не мой народ. Я – француз.

– Если англичане говорят раздвоенным языком, почему вы верите тому, что они говорят о договоре?

Священник покачал головой, давая понять, что данная тема выходит за рамки его компетенции.

– Я не могу обсуждать с тобой эти вопросы, Джон. Этот разговор никуда нас с тобой не приведет. У индейского образа жизни нет будущего, все это – в прошлом. Я здесь для того, чтобы учить тебя цивилизованному образу жизни.

Несколько секунд Бобо смотрел на Чистого Голоса в раздумье, затем кивком предложил ему сесть. Придвинув второй стул, он сел рядом так, что их колени соприкасались. Чистый Голос чувствовал запах свечного воска, исходивший от одежды священника, и застарелый душок сигар, которые Бобо, по слухам, тайно покуривал в своем кабинете.

– Джон, – начал священник примирительным тоном, – я знаю, как это трудно – жить вдали от дома, от родителей и семьи и от дикого мяса, к которому ты привык. Я сам живу вдали от родины. Все мы оставили наши семьи, чтобы быть здесь с вами. Мы тоже одиноки и тоже скучаем по дому. Мы отказались от уюта и утех семейной жизни, от близких отношений с родственниками и даже от своих детей для того, чтобы заменить вам отцов и матерей.