Виктор О'Коннелл - Сын Орла

Кроме всего прочего Мария вдруг осознала, какой силой может обладать самый простой вопрос – например, вопрос о роли ирокезских женщин, заданный Дороти Эмерсон. Значительно позже – уже в 1970-е годы – Мария поняла, что призмой, сквозь которую Дороти Эмерсон смотрела на человеческое общество, был феминизм. Однако в период занятий в Женеве Мария не думала о ней как о представительнице какой-то особой идеологии, общественного движения или аналитического метода. Просто никогда раньше она не встречала человека, подобного Дороти Эмерсон. Незамужняя, независимая от мужчин, эмоционально уравновешенная, – она, казалось, получала глубокое удовлетворение, подвергая сомнению самые основы бытия. Судя по всему, в ее мире не было ни религии, ни какой-либо другой системы верований, которая бы направляла или утешала ее; она не желала поклоняться идолам и «священным коровам» любого сорта.

Стиль Дороти Эмерсон разительно отличался от всего, с чем Марии Консепсьон доводилось сталкиваться в жизни. Церковь и светские власти передавали знания от одного поколения к другому в виде откровения. Традиции, в которых была воспитана Мария, не предполагали, что знания эти могут подвергаться сомнению. Любая, даже самая очевидная брешь в логике имела второстепенное значение по сравнению с такими основами, как религиозное благочестие, верность семье и государству.

Все это имело мало общего со взглядами Дороти Эмерсон. И все же Мария помнила, что в детстве и юности она сама часто задавала весьма толковые вопросы, которые способствовали расширению ее кругозора. Все началось с вопроса об индейцах таино , привезенных в Севилью. Где черпали они силу духа? Было очевидно, что они не полагались на таинства церкви. В поисках ответа Мария переосмыслила основы христианства и пришла к выводу, что католичество – лишь один из многих путей, позволяющих получить доступ к божественной энергии. Девушка без труда восприняла идеи ислама, ибо ими были буквально пропитаны архитектура, музыка и танцевальная культура Кордовы и Севильи – двух городов, в которых родились и жили ее предки. Близка была Марии и уютная семейственность иудаизма, которую она ощущала в древних синагогах и на узких улочках еврейских кварталов обоих городов.

Повзрослев и больше узнав о различных системах верований, Мария не утратила верность католичеству. Это была та культурная среда, в которой она родилась и из которой трепетно взирала на божественное устройство вселенной. Эта вселенная была доброй, чарующе прекрасной и бесконечно удивительной; она была населена ангелами и святыми, о которых девушка думала не иначе как о своей семье и друзьях.

Это не означало, что Мария не знала о существовании зла. Она видела зло в том, как ужасно несправедливо европейцы обращались с индейцами; в работорговле африканцами и индейцами Южной Америки; в жестокостях испанской гражданской войны; в репортажах о геноциде, который осуществляли нацисты в Европе. Но ей не ведомо было зло, которое было бы частью природы.

На взгляд Марии, зло не являлось отдельной сущностью. Оно представляло собой отсутствие добра. Оно было пустотой. Единственный способ борьбы со злом заключался в том, чтобы заполнить пустоту священной энергией. Все сотворенные вещи – одушевленные и неодушевленные – были пропитаны энергией творца. Каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок был потенциальным проводником священной энергии. В этом смысле каждый человек являлся священником, то есть носил в себе качество, которое она позже стала называть «природным священством всех детей Божьих».

Мария увлеклась этими идеями в раннем детстве – задолго до того дня, когда она узнала, что, по мнению церкви, только мужчины могут стать священниками. В детских мечтах она рисовала картины, в которых видела себя проповедником, отстаивающим права индейцев в Америке. Во время службы в Кафедральном соборе Севильи, когда музыка, красота движений и поэзия католической мессы увлекали ее душу в далекие миры, Мария представляла себя епископом, стоящим у главного алтаря в митре, с посохом в руке, в окружении паствы.

Осенью 1962 года, когда Мария прибыла в Монреаль, деревня Кахнаваке была обозначена на официальной карте Канады как индейская резервация Кофнавага. Впервые посетив деревню, графиня обнаружила, что маленькая деревянная церковь по-прежнему находится в вéдении иезуитов. Церковь была посвящена святому Франциску Ксаверию – первому иезуитскому миссионеру. Внутри была установлена статуя основателя ордена иезуитов, святого Игнатия Лойолы, бывшего при жизни дворянином и воином. Отец Марии иногда в шутку называл Лойолу «испанским аборигеном», потому что тот был урожденным баском.

Марии было приятно, что придел церкви посвящен Непорочному зачатию – прообразу ее собственного имени 52 52 Concepción (исп.) – Зачатие. и противоречивому церковному догмату, поборниками и воинствующими защитниками которого считали себя иезуиты. Над алтарем висела большая картина с изображением Девы Марии – дар короля Франции Карла X. По всей церкви были выгравированы или написаны краской начальные буквы девизов Ордена иезуитов: IHS — Iesus Hominum Salvator и AMDG — Ad Majorem Dei Gloriam 53 53 Iesus Hominum Salvator (лат.) – Иисус спаситель человечества; Ad Majorem Dei Gloriam (лат.) – К вящей славе Господней. .

Приходской священник позволил Марии пройти в ризницу, где хранилась рака с фрагментами костей Катери Текаквиты, которым молва приписывала чудодейственную силу. Опустившись на колени на ступенях алтаря, Мария долго не сводила глаз со статуи Катери. Статуя была вырезана из дерева и установлена над дарохранительницей у подножия большого деревянного креста. Скромность и простота обстановки помогли Марии преодолеть робость, которая охватила ее поначалу: ведь она находилась совсем рядом с останками Катери, в ее естественном окружении, если не на том самом месте, где она жила и умерла. В течение нескольких минут Мария мысленно говорила с Катери в своих молитвах.

Через два месяца после первого визита в Кахнаваке донна Мария Консепсьон встретилась с премьер-министром Джоном Дифенбейкером в его офисе в восточном блоке Парламента Канады в Оттаве. Встречу организовал посол Испании. Он коротко проинформировал премьер-министра о том влиянии, которым графиня пользовалась в некоторых ведомствах Организации Объединенных Наций, о ее глубоких познаниях в области истории и культуры коренных народов Америки, а также о проектах, которые она спонсировала. Посол упомянул о ее вероятном интересе к финансированию подобных проектов в Канаде и – несколько опрометчиво – о ее знакомстве с политическим оппонентом премьер-министра Лестером Пирсоном.