Владимир Ермолин - Прогулки с Чарой. Из жизни неправильного пуделя

Мы с Чарой нередко по утрам встречали на парковой аллее сухопарого бегуна с бородкой и длинными волосами, схваченными на затылке в пучок. Лет шестидесяти, ни больше.

А тут видим его на подходе к нашей новой церкви, в рясе, c рюкзачком на спине и на велосипеде. И он нас узнал. Улыбнулся и даже кивнул. Я шел и думал, что объявись сейчас Иисус Христос, то в Иерусалим он въехал бы не на осле, а на велосипеде. В футболке, трениках и адидасе. И лик имел бы вот этого веселого и добродушного пастыря. Во всяком случае, почему-то нам с Чарой именно этого хотелось.

После известной сценки в ООН, когда российский дипломат требовал от английского коллеги смотреть ему в глаза, наверное, неделю собачники в нашем дворе шутили, призывая друг друга смотреть прямо в глаза. В моей жизни были моменты, когда, с разной степенью настойчивости, меня призывали смотреть в глаза. Помнится, того же добивался от меня лейтенант Петров-второй, назначенный дознавателем по случаю пропажи литра шила (спирта) из каюты старпома. «В глаза смотреть, матрос, – кричал он, – в глаза, я сказал! Куда взял, отвечай! В глаза!» Уловив паузу, я сообщил лейтенанту новость из мира науки – нельзя человеку смотреть другому человеку в глаза, физически не получается, можно смотреть только в один глаз, по выбору, в правый или левый. Лейтенант осекся, по всему было видно, что эта информация его несколько смутила. Как так, его, лейтенанта, поправляет нижний чин. Его, отличника курса, и вот уже как два месяца – корабельного офицера. «Товарищ лейтенант, – сказал я. – Ну, попробуйте сами. Посмотрите мне сразу в оба глаза». И я вперил свой наглый взгляд в переносицу Петрова-второго. Тот, немного помявшись, уставился на меня. И тут же опустил глаза. «Да, действительно, – сказал он тихо. – Вы правы». После чего я был отпущен с миром. А через два часа, проходя мимо каюты лейтенанта, услышал грозный мальчишеский крик: «В глаз! В глаз смотри мне, матрос!» Кажется, литр казенного спирта в тот раз так и не удалось отыскать.

Сидим с Чарой на скамеечке под елью. Внимаем дачному покою. Вдруг прямо перед носом мелькнула какая-то птица, за ней другая. Взмыли. Мы присмотрелись – ястреб сороку атакует. Она резко берет вниз и прямо на нас. Я аж инстинктивно руки вперед выкинул. Сорока брякнулась метрах в трех. Ястреб просвистал над нами и ушел за горизонт. Сорока сразу выпрямилась, встряхнулась и тоже сиганула, в другую сторону. «Вот, – сказал я Чаре, переведя дух, – умному и когти не нужны».

«Мальчик, – сколько тебе лет?» «Двенадцать, – ответила за него мама. – Что вы хотите от моего сына?» Они сидели на скамейке в скверике и напряженно смотрели на меня. Мальчик только что, ничуть не скрываясь, выстрелил из духового пистолета в Чару. «Духовка» игрушечная, пульки – пластмассовые шарики. Если только угодить метров с трех, то ощутимо. Мне знаком этот тип оружия. Ситуация никак не драматичная, хотя для меня и не комичная. Это неприятно, когда в твою собаку не то что стреляют, но даже целятся. А она стоит и простодушно смотрит в ствол, виляя хвостиком. Короче, я вспылил. Кто меня знает, уже замер в ужасе. «Мальчик, – сказал я. – Ты свой выстрел сделал. Теперь очередь за Чарой – так зовут мою собаку». Они молчали, ожидая дальнейшего развития моей мысли. Я повернулся к Чаре. Она все поняла. Опустив голову, тихо зарычала. «Пли», – крикнул я так, что у проходившей мимо старушки выпал из рук зонтик. Чара вскинула морду и гавкнула. «В воздух!» – сказал я. Мать и сын смотрели на нас ошарашенно, даже не улыбаясь. Не стали улыбаться и мы. Повернулись и пошли дальше. Много погодя, я все-таки счел нужным сказать Чаре: «Ты опять стреляла в воздух. Учти, великодушие становится трусостью, если никогда не наказывать порок». Она вздохнула, но ничего не ответила. Ну, не любит моя собака дуэли. Что тут поделаешь.

День выборов. Идем с Чарой, а нам навстречу знакомый по собачьей площадке. На груди типа жетона «Я проголосовал первым!» Как первым, спрашиваю, голосование идет уже четвертый час. «Не знаю, – говорит, – выдали. Да вы не спешите, у них там целое ведро».

Взяли моду гулять в дождь. Мы придерживаемся с Чарой того мнения, что погода – не капельки да снежинки, а наше настроение. Оно хорошее и любая погода в радость. Нынче забрели под вековые дубы Кусковского парка. Сверху накрапывает, снизу парит и – ни души кругом. Нега позднего мая. Вдруг из кустов выскакивает мужчина лет сорока, по виду бегун за здоровьем. И сразу к нам: «У вас есть с собой смартфон… или что-нибудь… ну, телефон…». Возбужден до крайности. Мама дорогая, не кончается ли кто в кустах от инфаркта. Телефона у нас нет. Спрашиваю: «Что? Где? Ведите…». Хоть и не спец, но кое-что первичное знаю. Он как-то странно заозирался, потом кинулся обратно в кусты. Мы за ним, и Чара сразу залаяла. В голосе ее читались тревога и сострадание. Выскочил на полянку и там на дереве, на уровне плеч увидел белку. Она, словно прилипнув к стволу, как-то нелепо трепыхалась одной лапой. Когда подошел поближе, увидел, что вторая попала в зажим между двумя тонкими стволами, то ли случайный, то ли кем-то раскинутый под силок. Глаза полные ужаса и боли. Сразу стал помогать зверушке, осторожно пробуя лапу на себя. И тут на меня вдруг накинулся этот физкультурник: «Не трогайте! Нельзя! Отойдите! Дайте телефон!» – «Да без «скорой», сами освободим», – пытаюсь я вразумить несчастного (так переживает). «Не надо освобождать, – не унимается тот, – сначала я сделаю селфи. Это же редкий снимок! Себе перекину…». Ну что ж, послали мы с Чарой доброго человека подальше. А Чара мои слова еще и веско закрепила клацанием своей страшной челюсти. Потом белку отнесли в домик зоотехников парка. У них там свой ветеринар дежурит. Приличный этот парк, Кусковский. Нравится он нам.

На даче Чара носилась по периметру как пограничная миноносица с вьющимися на ветру ушами-вымпелами. И горе нарушителю госграницы – лая не оберешься. Возвращалась к нам на веранду, сияя победительным взглядом. А тут облом – нечто на двух тонких ножках, но с огромным клювом, вдруг не сигануло в сторону, а уперлось, изготовилось тюкнуть Чару в лоб. И тюкнуло бы, не выручи пуделиху природная прыть. Через мгновение она уже сидела у меня на коленях, часто дышала и тряслась от пережитого ужаса. Ворона и не думала ретироваться, ходила деловой походкой по участку. Видимо, где-то рядом барахтался ее птенец. Чара, изнывая от затянувшегося возмездия, ждала от хозяина мужского поступка. «А что, малыш, – сказал я уклончиво, – не согреться ли нам стаканчиком-другим глинтвейна в этот промозглый майский вечерок?». И мы пошли к заждавшемуся нас камину. «В этом мире, – говорил я, стараясь как всегда быть предельно доходчивым, – есть тьма занятий, куда более достойных и интересных, чем преследование вороны и ее птенца». Чара ковыляла сзади, мелко потявкивала и, кажется, не во всем со мной соглашалась.