Александр Лобанов - Юнайтед. Роман

– Чужая сторона, – пробормотал Артём, не услышав себя.

После рюмки водки, первозданной, без примесей, он выбрел на улицу. Уже краснолицый Эликс обнимал Нату и подружку Ринатика Алину. Тихоня Настя, взявшая с собой увесистый, как семафор, фотоаппарат, снимала их. Ринатик и Алонзо разговаривали на ступенях.

– Слушай, мы сейчас с тобой поссоримся! – таращил свои близко посаженные грустные глаза Алонзо.

– Ну ты же не можешь внятно объяснить, с какого хрена он узник совести. – Высокий, словно у подростка, голос татарина оставался насмешливо спокоен. – Есть статья – сопротивление полиции.

– Этот полицай избивал старика с плакатом! Избивал! – Алонзо щекотал воздух мелкой гневной жестикуляцией. – Он заступился за пожилого человека! А ему впаяли нападение на полицейского!

– Хорошо, а какое отношение это имеет к институту семьи, который ты собираешься разрушить? – подошёл с другой стороны Ринатик. – Тебя ведь только благодаря твоему отцу отпустили тогда. Сидел бы в СИЗО, как чмошник, вместе со своими любимыми узниками совести.

– Не пытайся переубеждать конформистов, Алонзо. Переубедить их можно только товарищем маузером. Пиу-пиу! – Артём пострелял из пальца в грудь Ринатику.

– Не собираюсь я его переубеждать, – сказал насупленный Алонзо, – и доказывать ничего не буду, бесполезно.

– Нет, ты просто знаешь, что я тебя троллить начну, – ехидничал Ринатик.

Два-три года назад, когда страна кишела протестом, Алонзо был завсегдатаем оппозиционных гуляний. Ходил, как правило, в колоннах анархистов и антифашистов, называл себя левым. Молодые любимцы Эликса в политике разбирались мало, и гражданская активность Алонзо делала его звездой тусовки. Артёму рассказывали, с какой синхронностью упал интерес к уличному протесту в России и к личности Алонзо в компании Эликса. Многих также начало смешить, что Алонзо, сын генерала, чиновника МВД, ходил кричать против власти и пихаться с полицией. Только Артём, относительно подкованный в новейшей истории, теперь общался с ним на эту тему да Ринатик, любящий всех провоцировать и оспаривать. Эликс, тот ни в ком не одобрял увлечение политикой. Любых протестующих, хоть либералов, хоть националистов с Манежной, он опасался, что естественно для бизнесмена, крышуемого чиновником.

Захмелевший, раскованный Эликс вряд ли был намерен вернуться к мужским разговорам. Когда все парни, кроме Артёма, ушли с веранды, они с Натой уселись в тесно сдвинутые пластиковые кресла и, не думая о дополнительных удобствах, вцепились друг в друга. Артём курил у ближайшей сосны, в пяти шагах от них, и иногда оглядывался – рыжеволосая огнёвка Ната в задранной клетчатой юбке сидела, положив ноги Эликсу на колени.

– У милой рыжей девочки Наташеньки зазвонил смартфончик. – Ушедшие в дом захлопнули дверь веранды, и сквозь приглушённую музыку Артём хорошо слышал игривый, с интонациями искусителя-сатира голос Эликса. – «Ал-лё!» – томным голосом говорит Наташенька, а в трубке страшный голос: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоём городе, на пути к твоей улице!» Наташенька бросила телефон и скривила губки. Раздаётся новый звонок, и тот же страшный голос: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже на твоей улице, на пути к твоему дому!» Наташенька сбрасывает вызов, но телефон звонит снова: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоём доме, на пути к твоей квартире!» Испуганная Наташенька звонит своему парню, но вместо парня в трубке: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоей квартире!» Наташенька в ужасе зажмуривается, а страшный голос продолжает: «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоих трусиках, на пути к твоей вагине!» – Артём услышал, как Эликс возится с юбкой и нижним бельём. – «Девочка, чёрная-чёрная рука уже в твоей вагине, на пути к твоей матке!» Девочка… девочка…

Артём подошёл к ним, несколько секунд давил окурок в пепельнице на столе, сосредоточенно наблюдая за искрящимся и гаснущим пеплом – видимое краем глаза шевеление тел продолжалось, только Эликс больше не произносил слов – наслаждался сопением и стонами Наты. Артём спустился с веранды и ушёл в сосны.

Хвойная тьма колола глаза. Артём шёл, огибая стволы, думая, что идёт ровно по прямой, но сколько он ни оглядывался, голубоватое клубное мерцание не удалялось, и сколько ни светил телефоном впереди себя, участок не заканчивался. Артём стал вспоминать, сколько соток занимает Эликс в этом лесу. Мысли не слушались, голова стремительно тяжелела, начинала кружиться. Артём прислонился лбом к дереву. С упругостью мячика для гольфа проскакала по земле сорвавшаяся шишка. Захотелось вернуться, и он побрёл, сильно качаясь, на мигающий свет, но не мог приблизиться к нему так же, как прежде не мог от него уйти. Вместо веранды он пришёл к забору, за которым одинокий жёлтый фонарь проливался на угол соседского дома с угрюмо-янтарной обшивкой. Артём сел, привалившись к забору, забегал пальцами по вспыхнувшему экрану. Из динамика рванула музыка, та же, что доносилась издалека.

– Алонзо, я заблудился.

– Где?! – перекричал техно Алонзо.

– В лесу!

– О-ой, ну ты мудак!

Артём не заметил, как Алонзо подошёл – он смотрел в рябой мрак стволов и корней, боясь сомкнуть веки и отрубиться.

– Алонзо, – сказал Артём, – кем надо быть, чтобы свалить власть?

– Музон этот тупой уже всех заебал. – Алонзо сорвал можжевеловую ветвь, стал отрезвляюще тыкать ей Артёму в лицо.

– Ты мне скажи! – Артём удивлялся, что может связно говорить. – Кем надо быть, левым или правым, чтобы свалить такого человека, как мой отец?

– А отец-то твой что тебе сделал? – Алонзо осторожно всмотрелся в сидящего Артёма.

– Отец мой – власть! – рявкнул Артём и, оттолкнувшись локтем от забора, встал на ноги. – Мы перед ним – никто! И я – никто! И ты – никто!

– Если ты про борьбу с властью, то я всегда за левых. – Алонзо на всякий случай придержал Артёма за руку. – Правые в оппозиции – это хуйня. Они хотят лишь поменять аппарат, элиту. Они сами за такое же подавление, за такую же власть – определённой нации, клана или крупного капитала.

– Я тебе не про нацию и не про капитал. – Артём встал лицом к соседскому коттеджу. – Я про политику вообще. Нужно ли приманивать народ, вести за собой толпы, или же проще…

– Блядь, никто никого не приманивает, мы верим в людей, представляем их интересы! Мы-то знаем, что среди них есть те, для которых слово «свобода», блядь, не пустой звук! – несмотря на не меньшее, чем у Артёма, опьянение, почти продекламировал Алонзо.

– Ты мне про интересы людей, а я про свои собственные. Вот посмотри на этот дом. Представь, что это дом моего отца. Дом чиновника. Людей ты не проведёшь через охрану. А мы волею судеб оказались друзьями Эликса, оказались на соседнем участке. Врубаешься? Лезь.