Александр Лобанов - Юнайтед. Роман

– Не, спасибо, лучше бы водка была. Все на месте?

– Эмму я в «Пятёрочку» за продуктами отправил. Злата на дом выезжала. Эти две спят.

– Чё окно не расшторишь?

– Да хер с ним.

В последние полгода лицо Марата, прежде отличавшееся плейбойской красотой, делалось всё более узким и обескровленным, стремительно приобретало безжизненный синий оттенок, точно припудренное голубоватой золой. Гладкие чёрные волосы в пыльной полосе солнечного света, прорезавшегося сквозь неплотно задёрнутые шторы, казались пепельными, седеющими. Когда Эликс впервые отправил Артёма за кассой и сказал, что в Коммуне ему придётся контактировать с человеком по имени Марат, Артём внутренне съёжился, представив брутального татарина или кавказца с квадратной челюстью, злым прищуром и бандитской хозяйственной хваткой. Но Марат оказался тем, кто сидел сейчас перед ним: обычный пацан с запинающейся речью и плохой осанкой, из которого вместе с переработанным в мочу алкоголем неумолимо вытекали все жизненные соки. Несмотря на имя, русский, ни разу не быдло, зачитывался когда-то Керуаком и Беккетом. В ранней юности пытался стать рок-музыкантом.

Артём забыл, куда Марат пробовал поступить, приехав в семнадцать лет из безымянного поволжского городка. То ли в Гнесинку, то ли в Московский институт культуры. Провалился. Некоторое время продолжал тусоваться в студенческом общежитии среди ему подобных творческих юнцов, которые, собравшись вместе, очень быстро меняли интерес к искусству на интерес к алкоголю, шмали, кислоте и прочим веществам, превращающим жизнь в бездумное и беззаботное карнавальное существование. Он тогда ещё не был хроническим алкоголиком, но интервалы между недельными запоями в Москве стали быстро уменьшаться. Плюс ко всему психика Марата с детства страдала трудноизлечимым расстройством, что ещё сильнее толкало его к бутылке, но собутыльником делало небезопасным и непредсказуемым. Впрочем, в общежитии творческого вуза подобных ему было много.

От армии Марата спасла наполовину парализованная рука – из-за неё уже здесь, в Коммуне , девочки ласково прозвали его Сухоручкой. Работать он отчаянно не желал, но ещё отчаяннее не хотелось возвращаться в родной город. Несмотря на то что пил он большей частью за счёт компанейских щедрых товарищей, свои собственные небольшие деньги, выданные матерью на первые месяцы в столице, он также быстро прокутил. А потом озверевший комендант вышвырнул его из общежития, где провалившийся абитуриент, вдобавок ко всему нарушающий порядок, давно не имел права занимать койку. Московских друзей страстный и нерасчётливый Марат не обрёл, а собутыльники из общаги смогли лишь кое-как наскрести ему несколько жалких тысчонок – на пару суток в ночлежке-хостеле и на поезд.

Продолжение истории Артёму рассказывал уже Эликс. Марат не стал покупать билет, а, забив на всё и вверив свою дальнейшую судьбу провидению или счастливому случаю, отправился с парой случайных знакомых пропивать эти тысячи.

Местом, в которое они завалились, оказался бар «Ленивый лось» – любимое заведение Эликса, расположенное в одном квартале от его московской квартиры.

Марату тогда потребовалась всего пара кружек пива, чтобы впасть в то характерное душевное состояние, в котором Эликс его и обнаружил. Состояние самое обычное для людей с таким, как у Марата, темпераментом и такой привязанностью к алкоголю, вдобавок усугублённое безысходностью жизненной ситуации. В таком состоянии вешаются на каждого встречного, не говоря уже о выпивающих за соседним столиком, и до утра рыдают в жилетку.

Артём не понимал до конца нынешнего амплуа Сухоручки. «Мамка в борделе» – настойчиво просилось на язык. Но процесс оказания услуг гостям Марат никак не контролировал – он даже не показывался им на глаза, запираясь во время посещений на кухне. Его роль в жизни Коммуны сводилась к тому, чтобы следить за порядком, держать девочек в узде, пресекать любые конфликты между ними – в случае чего, обо всём докладывать Эликсу, – а также вести учёт, хранить кассу и раз в месяц отправлять с Артёмом своему хозяину значительную её часть.

Артём до сих пор стеснялся спросить у Эликса, не опрометчиво ли было возложить даже такие несложные, в общем-то, обязанности на юного алкаша с покорёженной психикой. Обитатели Коммуны были более чистоплотны и дисциплинированны, чем он сам. Всё подводило к мысли, что Эликс просто приютил нахлебника. Из великодушия или с расчётом, что когда-нибудь этот очередной «по гроб жизни обязанный» ему мальчик в чём-то пригодится.

– Как оно, в целом? Проблемы есть какие? – приступил Артём к шаблонным ежемесячным вопросам. – Надо что-нибудь? Снова повторяю, не таи ничего, если что, я передам.

– Ничего не надо, я с Александром Иванычем сам на связь выхожу, – с неожиданным проблеском достоинства сказал Марат.

Он напряг обессиленное с похмелья тело, поднялся, раскрыл крайний кухонный шкафчик. Взял прижатый к стенке фарфоровой уткой пухлый конверт и сложенный вдвое лист А4, исписанный от руки прыгающим тревожной кардиограммой почерком.

– Окей. – Артём вытащил из конверта внушительную пачку купюр. Пересчитал для виду, не глядя, торопясь убрать обратно. На составленный Маратом список безымянных гостей с датами и количеством часов даже не посмотрел – не было смысла.

Уже шаря глазами в поисках ложки для ботинок, Артём вдруг решил пройтись по комнатам. Просто от скуки.

Комнат в квартире было две. Большая – та, которая в нормальном человеческом жилье была бы гостиной с телевизором и раскладным диваном, – пустовала. Паркетный пол был на удивление чист, не замусорен. В дальнем углу лежала гора старых матрасов. Чернели щелями приоткрытых створ два монументальных гардероба. Всё было как прежде. Тихо пылились длинные и плотно заставленные книжные полки, на которые Артём смотрел, не веря глазам и потешаясь. У свободной стены стояла коробка размером с собачью конуру, на которой уже успела образоваться свалка из расчёсок, заколок и бус, – новая стиральная машина, понял Артём, установить которую ни у кого не доходили руки.

В маленькой комнате, несмотря на открытую форточку, было душно. Пахло духами и немытыми телами. На широкой низкой кровати под пододеяльником лежали двое. Незнакомый с обитателями Коммуны человек сперва увидел бы женщину, спящую в обнимку с ребёнком. У девушки были густые чёрные волосы, породистое красивое лицо, несколько асимметрично утолщённое в области лба. Из-за низко сползшего пододеяльника хорошо видна была грудь без бюстгальтера и со съехавшим к ключице позолоченным талисманом на цепочке. В подмышку девушке утыкался неподвижный курносый профиль. Под мерно вздымающимся пододеяльником обозначались округлые очертания человека ростом не выше пятилетнего ребёнка. Лицом же он напоминал скорее мальчика-подростка.