Евгений Колобов - Золото Сербии

И Микола на самом деле увидел в чужих глазах слёзы. Однако не удержался и недоверчиво спросил:

– Кто такая Беляна?

– Так мальчишка переодетый. Втёрся к ней ближе некуда. Любит меня сильно. За руку так держит! А пальчики нежные. Так и дрожат. Целовал бы и целовал. Как в глаза мои посмотрит…

– Сашко! Заканчивай ты с этими глазами! Выпорю! Ты же не нехристь басурманская, во Христе живёшь, а заповеди не блюдёшь.

– Заповеди все блюду, вот вам крест, господин сотник, – горячо закрестился молодой казак, – у меня всё по любви. Да по какой! Я перед Богом чист.

– Ты перед всеми чист должен быть и голову всегда ясной иметь. Пока у тебя ничего не получается. Другая голова думает. Не хватало, нам войну с селянами из-за тебя начать. Не разорвись на части. Одни вдовы на уме.

– Так ведь слаще вдовьей любви нет ничего, – искренне возразил Сашко.

Конь одобрительно фыркнул и мотнул мордой, отгоняя мошкару. С полуслова понимал хозяина. Казак потрепал друга, с опаской поглядывая на сотника – гроза ещё не миновала.

– Беляну с похода привезу, – осторожно сказал он, – батька рад будет.

– А уж Марфа-то, как обрадуется, – не удержался чтобы не съязвить Микола, хотя мысль о батьке ему понравилась – выходило, что один наказ выполнил. Забудет парень о чужом привороте. Появятся другие заботы. Или нет? Такой вряд ли забудет. Сотник вздохнул. Да и с лазутчиком не все так просто, в любой момент рука может дёрнуться к шашке и не станет невесты у молодого казака.

– Марфа поймёт! – поспешно возразил Сашко. – Она добрая и ласковая. Понятливее бабы я не встречал!

– Вся её доброта враз закончится, как только ты жену с похода привезёшь. Ладно, не о том я. Пока ты по вдовам шатаешься, проследили мы твоего хлопчика. Под утро лазутчик схрон сделала. Грицко и Швырь ждут гостя в засаде, но утро уже. Так что сегодня вряд ли кто появится. Побоится засветло у лагеря крутиться.

– Да, как же так! Не может этого быть! Какой схрон?! Может просто тряпицу какую женскую зарыла?! Как под утро? Она ж в селе собиралась переночевать. Я, поэтому к вдове подался. Не даёт мужское естество спать. Кручусь с бока на бок по полночи.

– Может, и тряпку. – Микола покрутил головой, не желая враз развеять чужие наивные догадки. – Только такие мысли у тебя возникли и больше ни у кого. У остальных – веры к твоей зазнобе нет. А вот какой схрон и что в нем – узнаем. Ты же до завтрака займи Беляночку и глаз с неё теперь не спускай. Понял? Ни под каким предлогом. – Сотник остановился. Замер и казачок. Конь неуверенно переступил с ноги на ногу, топчась на месте. Встряхнул длинной шеей. «Нет. Показалось. Ведь не дошло до него ещё. Прости Господи, душу грешную. И воин удалой, а как дело баб касается, так совсем дуреет казаче. Может перерастёт, если не убьют?» – За руку можешь держать, не отпуская ни на минуту, – сказал Микола, пожимая плечом, – Можешь сказать, что ревнуешь. Если будет спрашивать куда пойдём и когда, говори мол только атаман и его есаулиц Гамаюн, знают. А вдова твоя ненаглядная не интересовалась?

– Спытала как-то. Ну я ей, мол моё дело казачье. Прикажут – мешок за спину, винтарь на плечо, короче «Я. Есть! И бегом» Больше таких разговоров не было.

Билый сдвинул папаху на глаза, и зашагал по широкой тропе от лагеря. Даже засвистел что-то. Не разобрать.

– Какой этот новик актёр?! Теля с причиндалами. – Пронеслось у сотника, и сам не зная почему улыбнулся в усы. Надо было ещё знаками обменяться со Швырем, а тот, в свою очередь, должен был известить Грицко о окончании сидения. Сашко же продолжал истуканом стоять, машинально оглаживая коня. Прикидывал и размышлял над словами командира и, наконец, ляпнул в вдогонку:

– Да как же мне…

Сотник услышал. Обернулся. Развёл руки в стороны, махнул. Мол, не знаю, сам решай, и зашагал дальше по делам.

Швырь огляделся по сторонам настороженно. В низине лагерь спал. Крохотные фигурки крючковато лежали возле потухших костров. Лёгкий дымок курился над углями, ветер слегка теребил пологи офицерских палаток. Девчонка больше тоже не двигалась со своего места. Появившийся Сашко разберётся с жеребцом, устроится возле девицы. Хотя какая она девица, Швырь в сердцах сплюнул. Поднялся. Пошёл к ведру напиться. Долго стоял, запрокинув голову, утоляя жажду. Пока черпак не опустел. Снял с головы папаху, вытер лицо.

Грицко, принимая эстафету, хорошо видел знаки Швыря, но не торопился. Выжидал, тянул время, прекрасно понимая, что сегодня уже никто к схрону не подойдёт. Скорее это будет завтра, к утру. А то и тогда, когда они свернутся с насиженного места.

Он находился к чужому схрону ближе всех. Видел потаённое место, размышляя, куда могла девчонка засунуть послание. Думал, что может быть в нем, и всё больше склонялся к мысли, что Швырь прав и пора серьёзно браться за лазутчицу. Кубыть потом поздно будет. Беса надо убивать на корню, не давая возможности ему вырасти. «Чья она помощница? За кем стоит? За турками? Нельзя недооценивать хитрость врага. Так многие гибли. Неужто всё-таки за османами? Захотели выдавить занозу из задницы и где-то близко на подходе эскадрон регулярных войск. Возьмут на пики и не уйти. А что. Вполне может быть. За золото купили отчаянную девчонку, да заслали в лагерь. Таких, как она по лесам много шастает. Хватай за руку и вешай на дереве или посылай на смерть. В любом случае турки в выигрыше – одним разбойничьем отрепьем меньше». «Разбойничьем?» Замер от мысли Грицко. Перестал дышать. Больно ему не по нраву Сречко был. И хоть смеялся тот, и лез в друзья, обнимаясь, и в вылазках старался на глаза попасть, но не лежала к нему душа. Пах, как мясо гнилое. При каждой встрече Григорий омерзение испытывал. И стрельнуть хотелось. Непонятно, зачем атаману разбойника так близко рядом держать. И Гамаюн с ним бражничает. По полночи в таверне вдвоём сидят. Бандит, он и есть бандит. Такого ничем не исправишь. «Так что? За Вуком Сречко? Из шайки одной? Смотрит и он за нами, как и мы за ними?» Не вязалось одно только, никак Волчара не обозначал знакомство такое. Да и зачем девке схрон делать, если он хоть и набегами, но постоянно бывает в лагере. Могут же общаться. Для чего раньше времени так рисковать собой?

Кажется, настала пора разгадок. Грицко осторожно поднявшись, стал спускаться с горы к потаённому месту, стараясь лишний раз камень не потревожить. Подходил медленно. Тщательно запоминая каждую мелочь. Замер осматривая землю вокруг кустов крапивы. Присел на корточки. Камни есть, но все одного цвета. Ничего пыль не потревожило. Каким бы лёгким девичье касанье не было. Внимательно осмотрел высокие заросли крапивы. У одного стебелька листья немного опущены. То ли ветер примял, то ли движение чьё очень осторожное. Грицко вытащил нож и лезвием тихонько раздвинул крапиву. За густыми мохнатыми сочными листьями, в самой середине зарослей, скрывалось птичье гнёздышко. С ходу и не поймёшь – искусственно подвесили или птицы построили. Вон и скорлупка в траве валяется. Всё продумано. Грицко погладил пух в гнезде и пальцы тотчас натолкнулись на тугой свёрток. Небольшой подарок. Казак сжал в кулаке платочек. Резко поднялся и зашагал к месту сходки, где должны ждать Микола и Швырь.