Гайк Октемберян - Война с НИЧТО. Эта война начинается в детстве и продолжается всю жизнь

«Опять эти ДВАДЦАТЬминут!! Откуда он их взял?! Что это за тварь ко мне ПРИВЯЗАЛАСЬ?!»

Тут уже сидевшие в омрачённой душе тени пережитого напомнили о себе. Там были и тень старшего лейтенанта, ПРИВЯЗАВШЕГОСЯк НЕМУ на вокзале в Душанбе, и тень лейтенанта, приставшего к НЕМУ у вокзала в Баку, и тени им подобных. НИКТО почувствовал, как ЕГО захлестнуло горячей волной, как боль уже сильнее сдавила ЕМУ виски. – Да я НИЧЕГОне буду ДЕЛАТЬ!! – То есть как «не буду»?! Ты у меня сядешь на пять суток!!

«Да тут с ума можно сойти в этой армии!!!»

– Да меня здесь не будет! – Как это «не будет»?! – Я – сумашедший! Я ухожу в сумашедший дом! Лицо НИКТО пылало, а сердце колотилось от безудержного гнева. – Ты у меня сядешь!! – Как это я сяду, если меня здесь уже не будет?!! Я – сумашедший!!! —закричал НИКТО. И в ЕГО надрывавшемся голосе было столько злобы и звериной ярости, что старший лейтенант переменился в лице, как-то растерялся, повернулся и поспешил уйти.

«Куда это он поспешил? Наговорить кому-то про меня и продолжить ход этого дурдома ДАЛЬШЕ?»

– НИ-ЧЕ-ГОсебе… Как это тут у вас с офицерами разговаривают… – проговорил один из ДВУХ«дембелей», которые сидели в клубе. Их поразило то, что перед ними происходило. НИКТО им был незнаком. Они приехали увольняться из другой части. НИКТО застыл там, где стоял. ОН почувствовал себя каким-то опалённым. ОН как давал себе остыть после разгоревшейся в НЁМ ярости. Потом ОН глубоко вздохнул, и почувствовал, как у НЕГО мучительно заныла грудь, и направился к выходу. У НЕГО сильно стали болеть виски и лоб. Рядом со штабом ОН заметил стоявшего прапорщика из санчасти и направился к нему. – Товарищ прапорщик, мне нужно в сумашедший дом. – Зачем?! – удивился тот. – Сколько можно всё это терпеть?! С ума же можно сойти! У меня лоб болит! Волосы выпадают! В последнее время постоянно в висках болит! – сказал НИКТО и нервно нажал пальцами с ДВУХсторон, ПОКАЗЫВАЯдавившую на них боль. – Хорошо. После обеда вместе сходим. После обеда выяснилось, что они пошли не в сумашедший дом, а в больницу. Врач выслушал НИКТО, проверил кое-что и сказал, что у НЕГО нет никаких нарушений, что ОН просто сильно переутомлён, что ОН сильно устал, что ЕМУ нужен покой.

«Покой?… Какой покой?! Когда это в армии можно будет оставатся в покое?… Сумею я дотерпеть до конца или нет? Совсем немного осталось…»

«Деды» становились большей частью какими-то взрывоопасными, поэтому их и старались лишний раз не трогать. Поэтому «молодые», в основном, и несли бремя нарядов, каждодневных уборок и чисток, что самих уже ДЕЛАЛОвзыроопасными за полгода до окончания ДВУХЛЕТНЕГОсрока службы. НИКТО после окончания школы почувствовал какую-то подорванность и усталость. А в армии ОН устал раньше других. Поэтому последние полгода ОН находился в положении не «деда», а «дембеля». В наряды ОН не ходил, ходил за почтой, за фильмами в кинопрокат, ВЫПОЛНЯЛ ОТДЕЛЬНЫЕработы. На утренних зарядках ОН перестал появляться ещё раньше, потому что они сил ЕМУ нисколько не прибавляли, а только отнимали их. На построениях ОН был как сам по себе, стоял в самом конце строя и ОТДЕЛЬНО, как какой-то прикомандированный, как не принадлежавший личному составу этой части. Была уже середина августа, когда ОН обратил внимание на то, что волосы на голове стали выпадать сильнее. ЕГО стало тревожить то, что так ОН может и облысеть. Когда ОН постригся покороче, то заметил, что выпадавших волос стало только больше.

«Надо подстричься под „ НОЛЬ“…»

ОН сбрил волосы тогда, когда у «дедов» они стали уже отрастать. По сложившейся традиции за сто дней до приказа «деды» постриглись наголо около ДВУХмесяцев назад. НИКТО не собирался стричься, не собирался следовать этой традиции, но и ЕМУ всё же пришлось постричься наголо.

«Значит, не случайно появилась эта традиция…»

Командир батальона, как какой-то стопроцентный борец с проявлениями «дедовщины», стал угрожать посадить на гаупвахту всех, кто посмеет постричься наголо за сто дней до приказа. Несмотря на его угрозы, все «деды» постриглись наголо. Только НИКТО не постригся. И некоторые как за такой союз с чем-то преступным оказались в нарядах. В роте « УЗЕЛ» разрешили купить старый телевизор, который стал доставлять больше тревог и неприятностей, чем какой-то радости собравшим деньги на его приобретение. Смотревшие его оставались в постоянном напряжении из-за опасений, что кто-то ПРАВИЛЬНЫЙзайдёт и увидит их такое вот БЕЗДЕЛЬЕ. Как-то вечером старший сержант этой роты, который дослужился до заместителя старшины, стал звать НИКТО посмотреть один фильм. НИКТО отказывался. По выходным в клубе ПОКАЗЫВАЛИфильмы, и НИКТО замечал, что отвлекался происходившим на экране настолько, что совершенно забывал про то, что где продолжал находиться. Когда фильм заканчивался, возвращение в реальность для НЕГО становилось каким-то болезненным ударом. И НИКТО не хотелось получать такие удары лишний раз. ОН не хотел лишний раз ПОВТОРЯТЬтакие возвращения туда, откуда всей душой стремился вырваться. Но старший сержант звал ЕГО и звал, уверяя, что сам дежурный по части разрешил смотреть телевизор после «отбоя». Хоть НИКТО и не хотел ещё одного болезненного возвращения в реальность, но ОН ведь каждое утро после сна возвращался к ней, и ОН всё же уступил. ОН помнил о том времени, когда-то относился к этой роте, когда этот старший сержант тоже пропадал раз за разом в многосуточных нарядах, когда был ещё рядовым, помнил о том, что он даже ходил в штаб, чтобы там ему сказали о причине того, что он так часто попадает в наряды. А что там ему могли сказать? «Людей не хватает»? Память об этом помогла ЕМУ уступить. А один прапорщик из этой роты, дежуривший в эти сутки по столовой, вместо того, чтобы попробовать выгонять белых и жёлтеньких червячков и чёрненьких жучков, чтобы они исчезли из ПЕРВОГО и ВТОРОГО, решил ПОКАЗАТЬсвою ПРАВИЛЬНОСТЬкак раз в это время. Он взял и заявился в казарму, чтобы повыгонять всех посторонних, всех тех, кто относился к ДВУМсоседним ротам, всем кому тоже могло захотеться посмотреть телевизор. Это же ЛЕГЧЕему было СДЕЛАТЬ. И несколько человек направились к выходу. – А ты, что здесь ДЕЛАЕШЬ? – спросил этот прапорщик НИКТО так, словно такие как ОН, тем более не могли заходить в эту роту, словно ОН был каким-то худшим из худших. – НИЧЕГО, – ответил НИКТО на ходу. – Уходи отсюда! – Я ухожу. – Не смей здесь появляться! НИКТО, когда вышел наружу, опять присел на ту скамью, которая находилась рядом с казармой, чтобы понежиться в ночной прохладе. Прапорщик ушёл в столовую. – Пошли. Сейчас фильм начнётся, – старший сержант опять стал звать ЕГО, присев рядом с НИМ на эту скамью. – Нет. Не нужно. Сейчас этот гад опять появиться. – Пойдём. Он больше не придёт. – Придёт. – Да не придёт он! Пошли! Те «деды», которым пришлось выходить из этой роты, стали опять в неё заходить и НИКТО ПОТЯНУЛИза собой. Прапорщик вскоре опять появился, назвал «козлами» тех, кого снова стал выгонять. У одного НИКТО блестела выбритая кожа головы, которую освещал экран телевизора в тёмном помещении казармы. ОН опять выходил последним. – Опять ты здесь! – Я ухожу. – Я тебе, что говорил? – Я ухожу. Один несчастный телевизор есть, и смотреть его, как одно сплошное издевательство над собой. – Что ты сказал? НИКТО уже выходил наружу, когда получил из-за спины пощёчину. ОН развернулся. – А ну-как, иди сюда! – сказал прапорщик, хватаясь при этом за локоть правой руки НИКТО ДВУМЯруками, чтобы ВТЯНУТЬЕГО назад. Затем он тут же ДВАраза ударил ЕГО кулаком по лицу. Может, этот прапорщик получил вдохновение от того, что, как он совсем недавно позволил себе с одним расправиться? НИКТО взрывом ответных ударов взял и сильно потеснил прапорщика, чьё положение спасли забежавшие «деды». НИКТО остался стоять у дверей, когда ЕГО оттащили от прапорщика. А прапорщик почувствовал, что НЕ ТЯНЕТна то, чтобы одними кулаками попытаться одолеть ЕГО, и с заметавшимся взглядом стал искать что-то подходящее, что можно было схватить и чем можно было ударить. Он ПОТЯНУЛСЯк граблям, стоявшим в углу с лопатами и мётлами. НИКТО был готов к удару, но как-то ЛЕГКОЕМУ удалось оказаться за дверьми на крыльце. От удара по двери на уровне ЕГО головы грабли сломались. Прапорщик с одним уже черенком в руках бросился к НИКТО. А ОН спокойно хлопнул дверью прямо перед самым носом прапорщика, спрыгнул с крыльца, сбросил тапочки и босиком побежал в тёмную глубину части. – Я тебя всё равно поймаю! – крикнул ЕМУ остановившийся прапорщик. – Не поймаете! – Я с тобой всё равно РАЗДЕЛАЮСЬ! – Сначала найдите!… Товарищ прапорщик! Вы – не человек! НИКТО ещё больше углубился в темноту, где решил немного подождать, пока всё остынет. Издали, из темноты, ОН стал наблюдать за освещённым местом у входа в роту материального обеспечения, где «деды» собрались на крыльце. Оттуда один из них направился в сторону НИКТО и стал звать ЕГО пойти с ним. – Пошли. – Куда? – Пошли. Посидим на крыльце. – Нет. Не нужно. – Пошли. Не бойся. – Я не боюсь. Просто не нужно ДЕЛАТЬпродолжение. – Пошли. Если он попробует тебе хоть слово сказать – мы его так ОТДЕЛАЕМ, что не обрадуется. Пусть убирается в свою столовую. Я могу всю ночь просидеть на крыльце. Это никого не касается. Я на «отбой» отправился и по «подъёму» буду стоять в строю. А в это время могу спать, могу и не спать, – сказал «дед» из Новосибирска. – Нет. Я не хочу продолжения. Иди один. Этот «дед» вернулся на крыльцо к оставшимся там. Через несколько минут снова появился прапорщик и направился в их сторону, по всей видимости, с намерением продолжать наводить порядок, с намерением всех там разогнать. Но находившиеся на крыльце как с какой-то угрозой ему что-то ответили, и один из них даже встал как с готовностью осуществить сказанное на ДЕЛЕ. Никто с крыльца не ушёл. Этому прапорщику самому пришлось убираться. Утром НИКТО рассказали о том, как подошедшему и раскричавшемуся прапорщику, который, видимо, решил, что произошедшее только ещё больше давало ему право продолжать давать разгон «дедам», взяли и сказали, что если ему мало, то ему могут ещё добавить, и хорошо добавить, что он ещё и за «козлов» может ответить. И, видимо, прапорщик почувствовал, что эта угроза далеко НЕПУСТАЯ, СДЕЛАЛСЯсразу мягче и счёл за лучшее самому уйти и оставить «дедов» в покое. Один «дед» стал рассказывать про то, как он испугался за НИКТО и как он, пригнувшись как можно ниже, чтобы ему самому не попало по голове граблями, всей своей силой вытолкнул ЕГО за двери.