Модест Казус - 365. Сказки антарктических писателей

– Не к лицу Вам, гражданин, такое поведение. Вам следует…

– Не охай дядя, на чужие достатки глядя! – так ответил я Умному, отчего тот растаял снегами и потёк ручьями в дальние моря.

Футбольный арбитр Евстратий Витальевич Шип славился своей порядочностью. Порядочностью, что называется, хрестоматийной, как из рассказов, по которым детки учатся читать.

Явились как-то к нему в кабинет футболисты и предложили:

– Во втором тайме наш левый полузащитник снимет штаны и покажет филей, а ты ему – красную карточку. Мы тебе за это заплатим сто тысяч деньгами!

– Я честный судья! – гордо ответствовал им арбитр – Никогда я на такую сделку не пойду.

Во время матча левый полузащитник действительно снял штаны и показал арбитру филей. Арбитр стиснул зубы, но, памятуя о своей порядочности, карточку из кармана не вынул.

И снова явились к нему в кабинет футболисты и предложили:

– Когда во втором тайме к тебе подойдёт наш форвард и влепит шелобан, ты покажешь ему красную карточку. Мы тебе за это заплатим двести тысяч деньгами!

– Я честный судья! – заплакал арбитр, и сдержался, когда во время матча форвард подошёл к нему и нагло выписал звонкий шелобан. Стадион хохотал. Хохотали потом и газеты, обзывая арбитра слюнтяем, половиком и гомосексуалистом, а какие-то шутники подменили в его тумбочке флакон с гигиенической помадой на руж буржуа пари.

Решил арбитр проучить насмешников и придумал каверзный план. И когда явились к нему в раздевалку футболисты, он уже их поджидал:

– Во втором тайме наш голкипер снимет бутсу и швырнёт оной тебе в нос, – заявили футболисты, – а ты покажешь ему красную карточку! Мы за это заплатим тебе миллион денег!

– А давайте! – согласился арбитр и взял мешок с миллионом.

Когда от удара бутсой он потерял сознание и упал на газон. Когда затрещали от хохота стены стадиона, и хохот сей подхватили газеты, телевизоры, радиоприёмники, плакаты на фонарях… хитрый арбитр, подхихикивая, уполз с поля в раздевалку, собрал чемоданы и уехал на Таити к золотокожим нимфам.

Мы сидели на песчаном речном бережке и нюхали стиральный порошок, когда вылез из воды водолаз с багром и объявил:

– Налим идёт на нерест!

Наши рты непослушно расползались по щекам, но сами мы промолчали.

– Налим! – повторил водолаз. – Налим идёт на нерест! На нерест! На нерест! Налим идёт на нерест! Налим! Налим! Налим!

Тут вылез из воды ещё один водолаз.

– Стерлядь! – объявил он и едва увернулся от страшного удара багром. – Стерлядь! – он выхватил из-за пояса кортик и набросился на первого водолаза.

Наши ноги растекались горячим вареньем по песку, и мы оставались на месте.

– Налим! – вопил первый водолаз, размахивая багром.

– Стерлядь! – возражал второй водолаз, поигрывая кортиком.

– Скумбрия! – раздалось вдруг из воды. Водолазы разом обернулись, совершив тем самым роковую ошибку. Две тяжёлые корабельные цепи со свистом обвили их шеи и опрокинули их туши.

Наши сердца стучали всё медленнее и медленнее, пока вовсе не остановились. И мы умерли, пожалев напоследок о том, что порошка оставалось достаточно для того, чтобы долететь до Магелланова облака.

В детстве я боялся повзрослеть, потому что взрослые люди казались мне сошедшими с ума. Они ходили в скучные магазины, обсуждали тряпки, запирали ягоды в банки вместо того, чтобы эти ягоды класть в рот, заклеивали стены бумагой, дарили друг дружке кусты с шипами, завидовали соседям, пили мразотные жидкости, обсуждая при этом их вкусовой букет.

– Вот когда подрастёшь, тогда и поймёшь – назидательно увещевали взрослые.

Но с годами росло только моё непонимание.

– Ах, как же мы устали! – говорили взрослые люди, возвращаясь с работ и заламывая руки.

– Зачем же ходить на работу, от которой устаёшь? – смеялся я.

– Вот когда пойдёшь на работу – узнаешь! —запугивали меня взрослые люди.

Я вырос окончательно и стал работать. На работах делать было нечего, поэтому я стал писать книги, картины и симфонии.

– Вот если б тебе настоящую работу с настоящими деньгами, тогда б ты узнал, почём нынче фунт! – говорили мне взрослые люди.

– Но денег, коих мне выдают, вполне достаточно. Даже представить не могу, куда их потратить, ежели их станет больше! – смеялся я.

– Денег никогда не бывает много! – говорили взрослые люди, и даже самые богатые из них глотали при этом ибупрофен. Чем старше становились взрослые люди, тем сильнее их раздражала детская праздность. Они ругали детей за непослушание, неуважение и невоспитанность.

– Почему вы мстите и завидуете тем, кто ещё не утратил утраченное вами? – спрашивал я у взрослых людей.

– Когда состаришься, тогда узнаешь! – говорили взрослые люди и умирали один за другим.

Состарился и я. И умер прямо там, на краю пропасти, глядя на вечных детей, игравших в ржаном поле.

В полуденном саду средь сонных вязов висел гамак, а в гамаке лежал господин и играл с облаками. Ватные хлопья шуршали по синеве, гонимые ветром на восток, плавно меняя свои очертания. И вот уже из бесформенных хлопьев вытягивал шею белый жираф, у ног которого застывал в порывистом прыжке кролик, за кроликом катилась карета с кучером – его плеть огибала небосвод до линии горизонта, где…

– Что за грязь! – заворчал кто-то рядом. Господин обернулся и увидел на крыльце дома женщину в фартуке, которая согнувшись подобно поросёнку, жующему комбикорм из корыта, вытирала линолеум половой тряпкой. Покончив с уборкой, она ушла в кухню звенеть сковородками и кастрюлями:

– Сколько же это будет продолжаться! – заплакала она, сняла фартук и пропала.

Господин снова направил взгляд в небо. Жирафа с зайцем след простыл – на их месте теперь возвышалась белая башня с флагами и колдуном, простиравшим руки к солнцу. Над башней кружил крылатый дракон, а где-то у линии горизонта…

– Как не стыдно тебе лежать и ничего не делать?! – заворчал кто-то над ухом.

Господин обернулся и увидел другую женщину, которая, будучи удостоенной вниманием, принялась колотить стеклянную посуду.

Один из осколков попал ей в ноздрю, и она заплакала.

– Больше ты меня никогда не увидишь! – топнула каблуком женщина и пропала.

Господин пожал плечами и собрался было продолжить игру в облака, которые перисто разбегались павлиньим хвостом, как окружающий мир резко качнуло и повело в стороны, потому что третья женщина, сладострастно воя, норовила залезть в гамак, но не удержала равновесия и брякнулась о булыжники. И санитары увезли её в жёлтый дом.